Первая заповедь Звездного Флота: Верить в Варп!!!!
Ночь утонувших звуков
Автор: StarDropDream
Перевод: Seymour_Ridmoton [Mr. G]
Бета: Uleca, I_saw_a_unicorn
Фандом: Хеталия (с) Химаруя Хидекадзу
полная шапкаПерсонажи: Артур (Англия), Альфред (Америка), а так же великие исторические личности, неизвестные местные жители и упоминание других держав мира.
Пары: USUK
Рейтинг: PG-13 за мат, кровь и вообще войну.
Краткое содержание: Сюжет сосредоточен над серьёзным решением Америки вступить в войну, попутно глубоко копая в его «особые отношения» с Англией.
Предупреждение: Фик – исторический. Он написан по Второй Мировой Войне, поэтому содержит много исторических деталей, в основном связанных с блицкригами в Англии и политикой США относительно вступления в войну с Германией. А так же не забывайте, что мнение автора не всегда совпадает с мнением героев.
Благодарность: Не секрет, что нам всем в школе рассказывают историю очень-очень относительно страны, поэтому спасибо дяде Химаруе за то, что он создал Хеталию и дал предлог поинтересоваться мировыми событиями ещё и в ракурсе иностранцев.
Ссылка на оригинал: тут, разрешение соответственно получено.
Статус фика: 15/15 закончен
Статус перевода: 15/15 закончен
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая [*]
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
Глава тринадцатая
Глава четырнадцатая
Глава пятнадцатая
читать дальше
Время действия: май 1941
— Ты похудел, — сказал Уинант одним майским утром. После разрушительных налетов в апреле это был самый светлый погожий день.
— Разве? — озадаченно спросил Альфред, ощупывая своё лицо.
Уинант в последнее время с головой ударился в работу и почти перестал есть, пытаясь, видимо, даже тут облегчить жизнь англичанам. Однако все продвигалось медленно. Часто Уинанта можно было застать нависающим над своим столом с убитым выражением лица. Отклик президента США приходил очень редко, и дело было не только в плохой связи.
Спустя три недели с поездки в Бристоль не прошло ни одного спокойного дня. Альфред помогал послу чем только мог. Даже сам брался писать Рузвельту или посылать телеграф. Уинант ожидал, что подобная попытка заставит их лидера отреагировать быстрее, но, как оказалось, напрасно.
Альфред теперь виделся с Англией в редкие минуты — даже секунды — на митингах, на заседании парламента или просто пересекаясь в коридоре. Один только силуэт или даже тень, кивок в приветствии или пара слов о погоде запоминались ему на весь день. Америке стало сложно не думать об Англии. И том, как много для него, оказывается, значат такие моменты.
— Сейчас, к сожалению, не получается питаться, как дома, — угрюмо констатировал Уинант, делая акцент на своей ответственности перед Америкой.
— Не переживай, — подбодрил его Альфред, — дома с экономикой все нормально. Здесь просто мое физическое тело немного меняется.
Посол помрачнел.
— Все в порядке, правда, — с улыбкой заверил Джонс.
Уж что-что, а скорее внешний вид Уинанта должен был настораживать. Послу теперь можно было дать намного больше лет, чем на самом деле. Он сильно отощал, глаза ввалились, а поза была столь шаткой, что казалось, будто одна ходьба отнимает у него все силы. Но он все равно не поддавался слабости. Альфред чувствовал, как внутри него поднимается волна благоговения при взгляде на посла. В который раз он понимал, что гордится знакомством с этим человеком.
Недели бомбежек завершились первым солнечным днем мая, однако ожидаемое облегчение сменилось лишь ещё большим угасанием духа. С началом, казалось бы, такой долгожданной весны наступили самые нелегкие времена. Кораблей с провизией почти не доходило, и Альфред с каждым днем замечал последствия голода в местных жителях, в сотрудниках посольства, включая Уинанта. Сам Джонс не чувствовал, что становится худее. Хотя полагал, что это возможно. Он провел столько времени на британской земле, ни разу не заглянув в зеркало, что тут сложно было сказать. Даже уменьшись он хоть в два раза, все равно показалось бы, что так было всегда.
Альфред, правда, отлично видел перемены в Англии. Впалые щеки, сломанная рука и тяжелые синяки под глазами, как и спокойная решительная осанка — до сих по стояли перед глазами Америки. Хотя самым страшным в британце оставался его темный опустошенный взгляд при подъезде к Бристолю…
Джонс встал и заходил по комнате, чувствуя на себе взгляд Уинанта. Хотя его это не тяготило, а, напротив, поддерживало. Америка давно жаждал воссоединиться с духом своего народа. Жаждал, но домой не уезжал.
— Я понимаю, — устало сказал Альфред, выглядывая в окно, — голод коснулся всех и каждого.
— Да.
— И это плохо, — бессознательно добавил Джонс.
— Да, — кивнул Уинант.
Альфред развернулся, опираясь спиной о подоконник. Посол смерил собеседника взглядом в ожидании, но слов не последовало. Джонс лишь нервно облизывал губы. Как же он сейчас мечтал о сигарете.
— Разве ничего нельзя сделать? — Альфред произнес это очень спокойно, однако внутри все подпрыгнуло. — Разве людям нельзя помочь? Разве не видно, как они страдают? Должен быть способ помочь им.
— Людям больше не на что опереться, чтобы стоять, Альфред, — ответил ему посол. — Голод, вероятно, сильнее всего их подкосил.
— Это и понятно! — выпалил Америка и умолк. Как будто его слова могли что-то изменить.
— Англичане сильные, но они тоже смертные, — Уинант встал и медленно подошел к собеседнику. Он с чувством сжал плечо Альфреда, стараясь, видимо, как-то поддержать, но Америка только сильнее стал ощущать собственный пульс.
— Ты беспокоишься за них? — это звучало не как вопрос.
— Я что, каменный? Конечно, беспокоюсь.
Уинант улыбнулся, не понятно, то ли тепло, то ли грустно.
— Похоже, этот приезд повлиял на тебя.
— Немного, — неохотно согласился Джонс.
— Не так уж сильно ты ненавидишь Англию, как говорил.
Повисла пауза. Америка нахмурился. Не то чтобы ему нравилось сказанное, но он почему-то не находил слов, чтобы прервать Уинанта.
— А может, твоя ненависть к сэру Кёрклэнду никогда не была ненавистью?
Альфред ничего не сказал на это, но посол и не ждал. Улыбнувшись своей державе, мужчина быстро, почти незаметно, потрепал Альфреда по затылку и вернулся к своему рабочему столу.
Америка в недоумении смотрел ему в спину.
— Я не знаю… — начал Альфред и содрогнулся, так как ему ни с того ни с сего стало холодно. — Я не знаю, ненависть это или ещё что-то.
— Как бы там ни было, ты об этом задумался, а это уже что-то да значит, — успокоил его Уинант.
— Что значит? — нахмурился Америка, не представляя, как его внутренняя неуверенность — единственное четкое чувство за последние недели — может что-то прояснить за пару минут.
— Это значит, — протянул посол, просматривая свои бумаги и не глядя на державу, — что ты не можешь по-настоящему на сто процентов его ненавидеть.
Альфред прирос к месту и некоторое время боялся вдохнуть. Чуть погодя, он неровным шагом дошел до дивана и тяжело опустился в него, отчаянно стиснув голову руками. Америка хотел что-то сказать, озвучить хотя бы одну мельтешащую в голове мысль, но сейчас они будто убегали от него.
Уинант, как всегда, терпеливо ждал.
— Нет… — тихо произнес Альфред наконец. — Нет. Я не ненавижу его.
Вопреки тяжести, с которой эти слова дались, Джонс почувствовал почему-то облегчение. Он наконец-то что-то понял, к чему-то пришел. И сама эта мысль оказалась столь очевидной, словно ждала, когда её озвучат. И была правильной.
Все это немного настораживало Альфреда. Неужели мнение американцев вот так запросто пошатнулось? Нет, такого быть не может. Кому, как не Альфреду, знать о внутренних мотивах своего народа. Хотя два месяца назад он ещё мог сказать, что знает их. Сейчас он уже не был в этом так уверен.
— Я знаю, что нет, — отозвался Уинант, искренне улыбнувшись. Но и в этот раз очередной доброжелательный жест посла не поднял настроения Альфреду, а, напротив, принес холодное чувство незащищенности.
И все же, он наконец-то что-то понял.
* * *
Через два дня, возвращаясь с выдачи пайков, которые становились заметно меньше, Альфред столкнулся с жуткой суматохой в посольстве. Он не успел понять, что происходит, как его окликнул один из сотрудников, подзывая к себе. Очень скоро Джонс оказался у кабинета Уинанта. Посол сидел за столом, согнувшись, и усердно что-то писал.
— Случилось что? — протиснувшись сквозь толпу в дверной проем, спросил его Альфред.
— Да, — оторвавшись на секунду, чтобы поприветствовать державу легким кивком, сказал Уинант. — Премьер-министр отправил повторное сообщение президенту Рузвельту. Ответ вот-вот должен прийти.
— И что же Черчилль сказал? — спросил Америка.
Уинант взял со стола один из документов и, внимательно вглядевшись в него, зачитал:
— «Господин президент. Я уверен, вы правильно поймете мое обращение, в котором я изъясняю свою настоящую просьбу. Прошу Соединенные Штаты принять позицию военного союзника. Только это сможет определить нашу дальнейшую судьбу».
Уинант аккуратно сложил листок бумаги и внимательно посмотрел на Альфреда.
— Когда будет ответ? — спросил Джонс.
— Надеюсь, скоро, — брови посла угрюмо съехались. — Премьер-министр не пытался просить помощи. Это значит, что Англия официально просит о военном союзе.
Альфред сжал кулаки и опустил взгляд на засыпанный бумагами стол.
— Президент не сразу ответит, — холодно констатировал он.
— Да, это так, — согласился Уинант. — Но будем надеяться, что в этот раз он поймет и услышит просьбу о помощи. Как и то, насколько она серьёзна.
Америка только кивнул и незаметно ретировался, так как Уинант в любом случае был занят. Покинув суматоху, Джонс направился в свои апартаменты, в которых теперь оказывался редко, вечно занятый полуночной работой в посольстве. Гостиная стала неуютной и грязной — очевидно, старательно залепленные газетой окна, выбитые месяц назад, не спасали от уличной пыли. Как и от пронизывающего сквозняка.
Однако Альфред сейчас мало что замечал из неудобств. Погруженный в свои мысли, он сел на диван и уставился в пол.
Станет ли Рузвельт рассматривать прошение Черчилля или пропустит мимо? Что, если сообщение до президента вовсе не дойдет, затерявшись в пути вашингтонского телеграфа, как послание в бутылке, брошенное посреди океана?
— Или оно утонет, как все жертвы Гнейзенау и Шарнхорст, — пробормотал Альфред, задумчиво опустив подбородок на сложенные перед собой руки. — Ему будут не по душе такие указания, — прошептал Америка, вспоминая последний разговор со своим президентом. В голове одна мысль не успевала сменять другую. Но одно было ясно: если Рузвельт решится на заключение военного союза, то только сейчас или никогда. Ибо потом уже никакая помощь ничего не изменит.
Это было гонкой. И ни с чем иным, как со временем.
Сидя в тишине, Альфред старался игнорировать участившийся стук своего сердца. Все сейчас определяет одна маленькая телеграмма.
* * *
Ответ президента Рузвельта пришел через неделю. Америка не видел самого сообщения, но, судя по тому, как натянуто и грубо с Уинантом стали разговаривать чиновники из Номера Десять, дело было плохо.
Джонс подслушивал все разговоры из коридора, не рискуя показываться в кабинете посла, так как не хотел быть втянутым в дебаты с кем-нибудь из людей Черчилля.
— Почему президент продолжает идти на попятную?! — говорил кто-то. — Все, что нам и всей Великобритании сейчас нужно, так это действовать решительно, не раздумывая!
— Я понимаю ваше беспокойство, — отвечал Уинант сдержанным тоном, — однако не ведаю о причинах этого промедления больше, чем вы. Я делаю все, что могу на таком расстоянии, и стараюсь убедить президента учесть всю тяжесть ситуации…
Разговор продолжался в том же духе, из чего Альфред понял, что сбылись его худшие опасения: Рузвельт не отвечал на зов помощи англичан. И по-прежнему не разделял обеспокоенности Черчилля ни на йоту.
Альфреда по-настоящему пугало то, что он знает все причины своей нации заранее, но не в силах на них повлиять.
Через несколько минут представители Номера Десять ушли восвояси, что позволило Америке наконец попасть к Уинанту. Посол одарил его своей дежурной улыбкой и продолжил резвее обычного сортировать какие-то документы.
— Президент ответил? — не церемонясь, спросил Альфред.
— Да. Ответил.
— Он отказал в военном союзе? — тут же добавил Америка, сам не зная, чего ждет. Ответа, который предсказывал, или чего?
Уинант отрицательно покачал головой.
— Он уверял Премьер-министра, что «Помощь от Америки скоро прибудет», как он всегда это говорит. Ничего нового, — в голосе мужчины слышалась сильная усталость, почти отчаяние.
Америка невольно посмотрел в окно, вспомнив всех тех англичан, что сражались, несмотря на большие потери, и верили в победу, хотя не получали поддержки.
Он тут же подумал об Англии, но с силой заглушил эту мысль.
Снова стало как-то трудно дышать, рот и горло будто наполнились невидимой ватой. Альфред истуканом стоял перед послом, не зная, что сказать. Возможно, думал он, именно так чувствует себя сам Уинант, когда думает над своими последующими словами для чиновников.
— Англия уже знает?
Посол нахмурился.
— Не могу сказать. Судя по рапортам, сегодня Керклэнд не выходил из дома, несмотря на настояние Премьер-министра быть поблизости. Он наводит в своем жилье порядок, хотя при его ранах и сломанной руке…
Уинант затих, обеспокоенно качая головой. Америке и не требовалось объяснять, почему. Он вздохнул и снова повернулся к окну.
— Слушай, — после ощутимой паузы заговорил Альфред. Посол поднял на него взгляд. — Ты все время спрашиваешь меня, ненавижу ли я Англию или верю в её падение…
Посол ничего не сказал, выжидая продолжения реплики. Альфред прочистил горло, собираясь с мыслями и чувствуя, как с каждой секундой к его щекам приливает тепло. Наконец, он осмелился спросить:
— А что же ты, как американец, чувствуешь?
Несколько мгновений Уинант молчал, глядя на державу, а затем выдал тихо и уверенно:
— Я люблю Англию.
От этих слов у Америки побежали по спине мурашки, а лицо вспыхнуло уже по-настоящему.
— И я верю, что страна выстоит. И в конце концов победит. Однако я так же хорошо чувствую и то, сколь сильно Англия нуждается в помощи, чтобы не повторить судьбу остальной Европы. А нуждается он именно в твоей помощи. Именно в тебе, Америка.
* * *
Адское мучение.
Это было тем настоящим чувством, которое Альфред теперь испытывал. Невыносимый конфликт внутри, который заставлял само сознание набрасываться на себя, перемешивал мысли и мотивы. Джонс не представлял, как в таком случае обстояли дела дома, если уж он сам на таком перепутье. Хотя, возможно, все было именно так, как ему подсказывала интуиция: его народ восставал, сопротивлялся и даже сражался между собой.
Америка с силой выдохнул, рассматривая посольство из окна гостиной.
Он все время говорил себе не думать об этом. Но в реальности ответ президента Рузвельта его огорчал. Сильно огорчал.
Неприятнее всего было то, насколько он оторвался от своего народа морально. Всегда очень чутко ощущая любые мотивы американских жителей, в частности насчет войны за Атлантикой, Альфред теперь не чувствовал той же солидарности даже с мыслями президента США. Хотя прошла всего пара месяцев. Пара месяцев, проведенных за Атлантикой, — и он уже не имеет понятия, что происходит дома. Как это возможно?
А теперь скручивающее его внутренности противоречие не помогало привести мысли в порядок. В конце концов, Уинант и Рузвельт хотели его визита в Англию по определенной причине… пошатнуть мнение. Мнение всей Америки.
Альфред вдруг распахнул глаза в удивлении, но тут же зажмурился и застонал.
Если уж президент так хотел перемены в общем взгляде граждан США, то почему сам не принял решение и не послал ответ Черчиллю?
— Наверное, конгресс просто тянет время… — подумал он вслух, закрывая рукой глаза и вздыхая. — А может быть, народ Штатов и в самом деле не хочет воевать…
Альфред устало откинулся на спинку дивана. Ни на какой счет не было уверенности. Сколько бы американцев ни поносили англичан, были и те, кто искренне желали помочь им. Всем, чем только могут. Хотя, Альфред тоже это хорошо понимал, и те, и другие не готовы встретить весь ужас и разрушения войны, предпочитая думать об этом, как о чем-то далеком…
Америка тут же вспомнил ночи бомбежки, виденные собственными глазами, и поджал губы. Представил, каково было бы видеть это на своей земле и со своим народом.
— Что бы я сделал? — задумчиво пробормотал он. — Что бы почувствовал мой народ? Как мне показать то, что они чувствуют, если я сам не могу дать этому название?
Альфред снова вздохнул. Он представляет свою нацию. Но как именно сейчас они себя позиционируют, ему было в корне не ясно. Были ли их мысли на самом деле мыслями самого Америки? Или они просто песчинки, сгустки эмоций, которые сеют в своей державе только больше сомнений?
— Вот поэтому я и не хотел выходить из изоляции, — устало выдохнул Америка, глядя в пол.
* * *
Альфред не заметил, как уснул, и не знал, сколько времени он проспал. Но разбудил его знакомый громкий звук сирены. Джонс подскочил, как ошпаренный, вокруг него было темным-темно, но оглушающий визг говорил сам за себя. Прислушавшись, Альфред мгновенно различил сопутствующие происходящему звуки пропеллеров в отдалении.
Он не успел ни о чем подумать. Вскочив и накинув куртку с ботинками, он с молниеносной скоростью выбежал из комнаты — по лестнице на улицу.
Ночное небо уже стало багровым от распространяющихся очагов пожара.
Альфред бежал что есть силы вперед, не сбавив скорости даже тогда, когда в горле стало жечь от нехватки воздуха. Быстрее, лишь бы скрыться от падающих снарядов. Однако немецкие бомбардировщики догоняли беглецов в два счета, проносясь над головами, как ожившие грозовые тучи, сеющие разрушительные вспышки вместо дождя. Альфред отчетливо слышал свист боеголовок — ближе, чем когда-либо от себя, — и постоянно думал, что бомба летит четко на него. Однако взрыв раздавался в другом месте, осыпая улицу перед ним осколками, застилая все дымом и разрывая каменную кладку дороги, как хрупкий лист бумаги.
Люди вокруг спешили в укрытия. И в обычном случае Альфред остановился бы, чтобы помочь им: довести тех, кто не мог идти или был дезориентирован. Но не сейчас. Он бежал дальше, не останавливаясь. Ведь он обещал быть рядом, когда бомбардировщики вернутся. И сегодня он сдержит это обещание.
Когда Альфред достиг порога знакомого дома, его легкие почти разрывались от натуги, пот градом стекал со лба. Но Америка не остановился, а вломился в дверь на полном ходу.
Англия был в комнате один, и в момент появления Джонса его ноги подкосились, и он упал. Британец ударился сломанной рукой о стену, после чего скатился по ней на пол. Страшнее всего в этом действии было не падение, а то, что Англия не издал при этом ни единого звука. Кричали только его глаза.
— Англия! — выпалил Альфред, подбегая к державе.
Британец поднял голову и вперил в Джонса такой ошарашенный взгляд, на какой только был способен в этот момент. Альфред увидел, что тело британца бьет сильная дрожь, а кожа буквально на глазах покрывается расползающимися кровавыми ранами. Местами бурно алели ожоги, вторя пожарам, бушевавшим по всему городу.
— ИДИОТ! — заорал Англия, стискивая зубы. — Какого черта ты здесь делаешь?!
— Потому что я обещал! — крикнул в ответ Альфред, припадая на колени и касаясь плеч британца, не сильно, чтобы не разбередить раны. — Я обещал, что не брошу тебя одного!
Англия будто собирался что-то сказать, но вместо слов лишь слабо дернулся, пытаясь избавиться от чужого прикосновения.
— Дурак, — ядовито процедил он. — Кем ты себя возомнил, чтобы приходить сюда, когда тебе вздумается!
Тело британца сковало от очередной вспышки боли и потянуло к земле. Сил его, однако, хватило на то, чтобы тут же отбить от себя протянутую руку Альфреда и, опираясь о стену, с трудом подняться на ноги. Взгляд у Англии был столь интенсивным, что эту мощь было трудно сопоставить с ситуацией.
— Бегать по улицам во время налета! Ты совсем рехнулся, мать твою?! — выругался Англия. Привалившись к стене, он явно пытался не показать своего напряжения, но его выдавали его глаза, стиснутые зубы и ссутуленные плечи. Даже после блицкрига он не выглядел так зажато. Прямые действия бомбежки выглядели совсем… иначе.
— Я обещал тебе! — упрямо заверил Альфред. — Я не нарушаю обещаний!
Англия вымученно усмехнулся.
— Иди и спрячься в бомбоубежище, юноша, — сказал он, почти по-родительски мягко. — Сейчас только не хватало ещё твоего геройства.
Англия махнул рукой на дверь, прогоняя Джонса, но тот не сдвинулся с места. Со вздохом британец поднял на него взгляд — вымученно равнодушный, упертый, несмотря на очевидную агонию. Боль сковывала его, впивалась в его внутренности, плавила кожу, но Англия продолжал терпеть. Он не мог позволить себе такого унижения на глазах у другой державы. Однако Альфред все равно видел, как жар поднимается по шее и проступает у него на лице.
— Я остаюсь здесь, — поставил точку Америка. — Я никуда не уйду.
Рот Англии дернулся в едва заметной злобной ухмылке, почти оскале.
— Ты тупой мальчишка! Я не хочу тебя видеть!
— Прости, но тупой мальчишка не станет тебя слушать! — твердо отозвался Альфред.
Англия готов был дерзко возразить, но череда новых взрывов не дала ему раскрыть рта. Сирена завывала, как вырвавшийся из преисподней демон, строения превращались в груды мусора, сотни людей падали замертво… Падали…
Падение Британской Империи это…
Содрогнувшись, Англия тяжело приземлился на колени, и из горла его вырвался болезненный всхлип. Альфред видел, как британец пытается сдерживаться. Даже сейчас, даже в такой ситуации он не мог позволить себе выказать слабость. Ни перед Америкой, ни перед кем.
Альфред опустился на колени рядом с ним и крепко сжал его в полуобъятиях. Настолько крепко, насколько позволяли раны на плечах.
— Я никуда не уйду, — повторил он. — Все хорошо, хорошо… Все будет хорошо, Англия.
Англия никак не отреагировал, лишь продолжал содрогаться от боли. Голова его была опущена, лицо — спрятано за челкой. Британец постепенно сжимался в комок. Альфред ничего не мог сделать, лишь наблюдать за тем, как тело Англии заходится в жгучей агонии, вторя взрывам снаружи. Каждый раз, когда британец закусывал губу в попытке сдержать стон, Альфред знал, что это было бы душераздирающим криком, окажись Англия сейчас наедине с собой. И Джонсу каждый раз мучительно хотелось сжать его в объятиях крепче, поддержать.
Неожиданно рука британца вцепилась в его предплечье — горячая и сильная, будто готовая разорвать ткань куртки. Лицо напряглось вслед за участившимися тяжелыми всхлипами.
В этот момент Альфред инстинктивно обхватил руками его лицо и поднял, чтобы их взгляды встретились.
— Все будет хорошо! — прокричал он сквозь шум. — Смотри на меня! Слышишь?
Ничего не изменилось.
— Я знаю, ты справишься! Поэтому просто смотри на меня! Я рядом! Я — здесь!
Внутри Англии как будто что-то щелкнуло, и он, распахнув глаза, впился ими в лицо Америки. Даже если он и хотел бы возмутиться происходящему, боль ему не позволила.
— Смотри на меня и забудь обо всем! С тобой все будет хорошо! Ты же… — Альфред облизнул губы. — Ты же гребаная Империя! Тебе можно все! Ты можешь делать все, что угодно, и после этого остаться в живых, верно? Нафиг твой вечный пессимизм, старикан! Ты же слишком твердолобый, чтобы дать всему так закончиться! Я знаю, что ты справишься, слышишь?
Тело Англии продолжало бесконтрольно содрогаться, хотя всхлипы стали тише, превратившись в сдавленное шипение. Мир вокруг них громыхал, как ураган. Все кричало, начиная от тонкого гудка сирены на периферии слуха, заканчивая совершенно оглушительным гулким взрывом, разносящимся на километры. Все рассыпалось, рушилось, падало… Но Англия оставался жив. Он был все ещё единым целым.
— Пусть все, кто говорят тебе, что ты труп, — идут нахрен! Знаешь, почему? Потому что это ложь! В глубине души ты знаешь, что ты пройдешь через все это! Что ты выживешь! Ты должен верить в это, несмотря ни на что, понял?
Глаза британца сверкали изнутри, словно он отчаянно хотел заговорить. Но был не в состоянии даже обозначить мысль из-за агонии, которая постепенно застилала его взор.
Альфред молча держал его лицо перед своим, стараясь отвлечь от накатывающих волн боли, закрыть собой от поступающей все ближе атаки с воздуха.
— Одежда… испортится, — вымолвил наконец Англия, глядя на свои подрагивающие руки с закатанными рукавами. Альфред снова заглянул ему в глаза.
— К херам твою одежду! Сошьешь новую!
Англия вымученно нахмурился, голос его был сдавленным, как будто его душили.
— Это же часть… распределения продовольствия! Думаешь я… могу просто взять и сделать… новую одежду?! Из чего?!
— Я поделюсь с тобой своей! А теперь — заткнись, бога ради!
— САМ ЗАТКНИСЬ! — с внезапным порывом злости крикнул Англия.
Альфреда это почти напугало, но он тут же почувствовал радостный азарт.
— Вот, правильно! Злись на меня! Выскажи мне все, что так давно хотел! Выскажи все, что обо мне думаешь! Обо всем дерьме, что я тебе сделал, давай!
— Ты… что?..
— Расскажи, какой я дегенерат! Сосредоточься на этом! — громче добавил Альфред. — Скажи, как ты меня ненавидишь!
Действительно, Альфред ведь этого заслуживал. Англию почти прельстила эта мысль — вылить все на него, обвинить Америку во всем. Но все же он видел, что Америка боится. Боится слов ненависти больше, чем сам думает, боится злости, отречения от своей персоны, и ещё сильнее — боится быть забитым этим в угол.
Америка страшился того, что последует за всем этим.
— У тебя рубашка мятая, когда ты приходишь на встречу с моим Премьером, — наконец выдал Англия.
— Э... это все?! — после небольшой паузы выпалил Альфред.
— Да, это грубо по отношению к правительству! — заверил его Англия. Его чопорное выражение лица как будто намекало на ироничную улыбку, но он тут же болезненно вскрикнул от очередного взрыва и упал вперед, упираясь лбом в плечо Альфреда.
Джонс снова попытался поднять его, но в этот раз не смог. Англия был скован агонией, кровь быстро проступала на его одежде огромными бурыми пятнами, окрашивая все в единый цвет. И он ещё переживал, что она испортится! Да не могла она не запачкаться с такими-то ранами! Даже штопанные швы и заплатки, собранные темно-красной ниткой, которая, видимо, единственная осталась в наборе Англии, таяли на фоне расползающейся густо-алой крови по всему телу. Так много крови…
— Эй, очнись! — крикнул Альфред. Но реакции не последовало. Америка хотел встряхнуть его, хлопнуть по лицу, но боялся. Все его чертово тело было сейчас одной сплошной раной. — Англия! — испуганно позвал Америка, пытаясь как-нибудь поднять его. Британец в ответ лишь вцепился в плечо Джонса, сильно и крепко.
Альфред хотел помочь ему. Хотел защитить от всего этого. Но, черт подери, не мог отогнать летящие бомбы, не мог устранить боль и остановить кровь. И от этого ощущал себя абсолютно бессильным.
В то же время он не мог просто стоять и смотреть или отвернуться и сделать вид, что его ни коим образом не трогает состояние Англии.
Нет, Англия НЕ нуждался в защите. Альфреду было смешно от того, как это теперь звучит. Он нуждался в спасении.
Америка хотел спасти эту нацию. Вот что было правдой.
— Давай… — позвал Альфред. — Надо подняться, — с этими словами он осторожно обхватил британца поперек талии и медленно-медленно, чтобы ненароком не сделать больно, поднял на ноги. — Куда мне тебя отвести?
С тяжелым болезненным вдохом Англия выпрямился и встретил взгляд Америки с неизменной суровостью. Кивком головы он указал в сторону распахнутой двери в конце коридора, ведущей в ванную.
— Нельзя чтобы здесь пролилась моя кровь, — выдавил он. — Это слишком ценная… архитектура.
Будь ситуация другой, Альфред непременно рассмеялся бы его словам, да ещё как громко. Но сейчас он лишь молча вел британца по коридору.
Оказавшись за порогом ванной, они впали в неловкое молчание. Альфред неуверенно отпустил Англию ближе к стене, и тот безвольно осел на пол. Взгляд британца был прикован к своей одежде, которую теперь и одеждой-то было нельзя назвать — скорее, почерневшей второй кожей. Он начал возиться с пуговицами на рубашке, но вскоре обессиленно опустил голову на грудь. Со стороны можно было подумать, что он уснул или…
Альфред уже было решил бить тревогу, хотя до сих пор не мог позволить этой мысли завладеть собой… но Англия очнулся, вскидывая голову.
— Видел бы ты свое лицо сейчас, — бросил он с намеком на усмешку.
Альфред сглотнул, невольно касаясь своего лица, и почувствовал едкое болезненное раздражение. Сердце сдавило от проскочившего страха. Стиснув кулаки, Альфред медленно вдохнул и выдохнул.
— Что мне сделать, чтобы помочь? — спросил он на удивление спокойно.
— Помочь?.. — Англия осекся, закрыв в мучении глаза. — Лучше ты отправляйся в убежище.
— Нет, — отрезал Альфред, — я сказал, что остаюсь здесь!
Лицо британца потемнело.
— Я не намерен терпеть твою жалость!
— Да мне плевать, как ты сейчас выглядишь! Я ведь все равно тебя..! — Альфред неожиданно осекся, почти задохнулся. — Я не собираюсь тебя жалеть или смеяться над тобой! Я хочу…
Его голос пропал, но Америка вдруг понял, что ему уже не важно, как Англия подумает о нем после этих слов.
— Я хочу быть рядом.
Британец парировал:
— А я тебе сказал, что я привык быть один в такие моменты!
— К черту твое «привык»! Привычка — ещё не значит, что она нужная!
— Какой остряк! — с насмешкой отозвался Англия. — Ты ещё больший идиот, чем я думал!
— Кто бы говорил!
Они замолчали, и на фоне гулких взрывов снаружи их спор звучал ещё глупее.
Альфред опустился на пол, садясь с Англией рядом.
— Они рано или поздно перестанут бомбить, — он рассеяно оглядел комнату. — Как ты себя чувствуешь?
— Как будто меня сейчас разорвет надвое, — ответил Англия, изображая невозмутимость.
Альфред некоторое время смотрел на него.
— Твои раны… может мне..?
— Лучше дождаться, когда все закончится, — сказал британец.
— Ясно…
Америка отвернулся, но почти сразу почувствовал возле себя шевеление. А когда поднял глаза, то чуть не отпрянул. Навалившись слегка на плечо Джонса, британец протянул руку — ту, что была не сломана, — и откинул ему челку со лба, проведя дальше по волосам до затылка. Его лицо было в паре дюймов от лица Джонса, а взгляд — вызывающе дотошным, ищущим. Он смотрел на Альфреда так внимательно, словно пытался расшифровать сложную непонятную ему схему.
— В чем дело? — спросил Джонс, не успев удивиться.
Но ответа или чего-то ещё не последовало, так как лавина взрывов пронеслась меньше чем в миле от них. Последовала сильная тряска и грохот, заглушающий даже сирену, затем ещё взрыв, и ещё. И все это Альфред видел не с улицы или из окна. Впервые он наблюдал блицкриг с лица другой державы, то каменеющим от шока, то искривляющимся от боли. Их зрительный контакт скоро прервался: британец зажмурился, припал к полу и издал громкий душераздирающий крик.
— Артур! — припадая рядом с ним, закричал Америка. Слово больно обожгло ему горло, но Альфред не успел придать этому значения. Он снова и снова пытался заглянуть британцу в лицо.
— Смотри на меня! Давай! — повторял он, лежа с ним рядом, пытаясь переключить его внимание с боли на… на что угодно другое. Артур не сразу обратил на него распахнутые в агонии глаза.
— Смотри на меня, не отключайся! — кричал Альфред, придвинувшись к нему как можно ближе, уже не понимая, что именно дрожит — земля, тело Артура или он сам. — Давай, немного осталось! Ты выдержишь! Ты же сильный! Ты не можешь помереть вот так за раз, как задутая свечка! Давай, упрямый старик, держись!
— Пошел ты, ублюдок! — гневно рявкнул Артур. Сильнейшая боль схватила его нутро, кровь хлынула из открывшейся раны на его голове, пересекая все лицо от виска до подбородка. Глаза его то и дело мутнели, теряя фокус, и вот-вот готовы были закрыться, но все же оставались вперенными в лицо Альфреда.
— Да! Кричи на меня! Посылай меня! — бушевал Америка, чувствуя нервную улыбку на губах. — Неужто твой враг прав и ты с ним согласен?! Неужто ты просто так окочуришься?! Черта с два! Это ведь на тебя не похоже! Я знаю, какой ты!
— Катись нахер! — сквозь сжатые челюсти выругался Артур.
— Именно! Именно так ты им всем и скажешь! — закивал Альфред, широко улыбаясь. Вокруг них царил настоящий ад: дым застилал небо, отовсюду продолжали сыпаться обломки, устрашающе гремели пропеллеры и разносились взрывы. Америка не чувствовал во всем этом своего слуха и даже своего тела, он видел только лицо британца, только его глаза, и больше ничего. И он намертво вцепился в них.
— Ты победишь! — заверил он. — Ты не можешь пасть, я не верю в это! — и здесь Америка с полной ясностью признал, что действительно не верит. Не верит в падение Британской Империи. Пока его собственное правительство оставалось без ответа на этот вопрос, сам Альфред никогда не переставал уповать на победу Англии. Он знал, что Великобритания должна выжить.
— Ты выиграешь эту войну!
Артур не ответил, лишь вцепился в плечо Альфреда что есть силы, пытаясь удержаться прямо.
— Да, знаю, ты спрашивал, как! Так я тебе скажу! — Америка не мог понять, весело ему или страшно, но продолжал говорить: — Во-первых, ты продержишься до конца этого блица! Потом в один прекрасный день ты заявишься прямиком к оккупированной Франции, подойдешь к Германии, схватишь его за яйца и хорошенько дернешь! Скажешь ему в своем обычном репертуаре что-нибудь о «плохом поведении» и выставишь за дверь! В глазах Франции ты станешь героем-спасителем, которому он будет по гроб жизни обязан своим рабством. Так все и будет, я тебе говорю!
Америка не думал о том, дошел ли до Артура смысл его юмора. Если да, то у него, видимо, просто не хватило сил засмеяться. Взгляд британца, впрочем, на мгновение прояснился, и Альфред сказал ему тихо и вкрадчиво:
— Ты очень сильный, Артур.
Лишь благодаря близкому расстоянию его голос можно было услышать.
— Нет! Ты сильнее всех! Любой на твоем месте давно бы сдался, как все эти капитулянты. Или поставил крест на всем, и сдох! Но только не такой упрямец, как ты. Ты смог пройти через все это в одиночку. Ты, конечно, устал, но ты держался. А значит, продержишься ещё немного, верно?
Артур вцепился в плечо Альфреда ещё сильнее, до боли, и устало опустил голову.
— Смотри на меня, — напомнил Альфред, и британец мгновенно поднял на него взгляд, который, вопреки непрекращающимся болевым вспышкам по всему телу, был уверен и бесстрашен. Америка вдруг посерьезнел и, сделав глубокий вдох, высказал с самыми искренними чувствами:
— Для меня нет державы сильнее и храбрее тебя в целом мире.
В такую ночь, как сегодня, Америка с ужасом понимал, что сам вряд ли смог бы пережить хотя бы один блицкриг, не то чтобы целую триаду. Тем более в одиночку. Когда прямо перед ним стойкий и непреклонный Англия содрогался и скрючивался от сильнейшей боли, которую только можно вообразить, Альфред чувствовал, что совершено не готов к такому. Возможно, именно этот страх, глубоко засевший в его людях, и заставлял всеми силами цепляться за безопасность и нейтралитет.
Очередной взрыв раздался так близко, что было слышно, как разлетелось окно в соседней комнате, как с треском повело стену дома, в котором они находились. Глаза Артура расширились и, глядя в них, Альфред почувствовал, как собственное сердце забилось быстрее — ещё быстрее, чем за все эти долгие минуты ужаса.
— Я останусь здесь до утра, — сообщил Джонс, не спрашивая, нужно ли это Артуру. Потому что он уже принял решение ни за что не оставлять его одного. И хотел, чтобы британец это понял.
Артур едва заметно кивнул, решительно сжимая губы. Хотя его тело по-прежнему безвольно вздрагивало, лицо кривилось от удерживаемых криков, а дыхание то и дело обрывалось, он ни на секунду не расцепил пальцев на плече Америки. До самого утра Артур смотрел ему в глаза, а Альфред — не смел отводить своих.
* * *
С окончанием бомбежки состояние Артура не улучшилось. По всему телу остались мощные раны, которые кровоточили даже сквозь бинты, что Альфред старательно накладывал. Он не хотел их затягивать слишком туго, но и оставлять болтаться тоже.
Вся улица за пределами дома Англии превратилась в месиво обломков со шрапнелью. Воздух стал серым и тяжелым, густой запах горелого щипал ноздри, с неба на город обильно сыпались пепельные хлопья.
— Как ты? — спроси Альфред, глядя в выбитое окно. Он услышал тяжелый хриплый вздох у себя за спиной.
— Пожары. Их ещё много, — устало отозвался Артур.
— Что? — Америка в удивлении обернулся.
В разодранной окровавленной рубашке, избитый и истощенный, тяжело привалившийся к стене и держащийся за бок, британец тем не менее стоял на ногах. Он словно вот-вот готов был упасть и рассыпаться на части, однако продолжал уверенно смотреть Альфреду в глаза.
— Их сотни… Если не тысячи, — объяснил Артур. — Их никак не могут потушить.
— Тебя сильно жжет? Где именно? — Альфред подорвался к нему.
— Худшее уже позади, — британец поднял руку в протесте. И Альфред увидел, как по коже этой самой руки с противным шипением расползался след истлевающего эпителия, под которым открывалась сочащаяся кровью плоть. Как будто невидимое пламя сжигало поверхность его тела — и, кажется, рука была не единственной. — Так всегда после бомбежки. Я к этому привык.
— Да как к этому можно…?! — Альфред оборвал себя. Сейчас было ни к чему сотрясать воздух.
Артур в ответ устало покачал головой и откинулся затылком к стене.
Джонс молча наблюдал за ним, не понимая, что пытается высмотреть. Что так задевает его в равнодушии Англии к собственным ранам, в этом упрямом нежелании принимать чужую помощь.
«Он совершенно не изменился», — промелькнуло у Америки в голове, и он содрогнулся. Этот Англия действительно ничем не отличался от того, которого он знал двести лет назад.
Артур… не изменился.
Уронив голову набок, британец неожиданно поймал его взгляд. Осунувшееся лицо ничего не выражало, кроме усталости и легкого недовольства. Альфред уже было собрался нарушить тишину, как вдруг ему прилетел нежданный подзатыльник.
— Ау! — Америка в недоумении потер голову. — За что?!
— Не надо больше сюда приходить, — сурово сказал Артур и слегка ссутулился, прижав к груди раненную руку — удар, очевидно, оказался не менее болезненным и для него. — Шнырять под пулями и падающими бомбами — ты совсем без мозгов?! — вот только взгляд британца сделался таким испепеляющим, что его даже при такой шаткой позе сложно было назвать жалким. — Ещё раз увижу тебя на своем пороге среди ночи — вышвырну ко всем чертям! Сам будешь разбираться, что делать!
— Я пойду помогать жителям города, которые в этом нуждаются, — ответил Альфред. — Я так уже делал.
Артур подобрался для громкого возражения, но затем лишь выдохнул, не сказав ни слова. А они явно имелись — плясали в его глазах.
Поджав в неодобрении губы, Артур лишь проворчал себе под нос: «И правда, без мозгов», — и, прихрамывая, обошел фигуру Альфреда, двигаясь в направлении своей спальни.
Америка, не долго думая, последовал за ним, но был остановлен красноречивым жестом и не менее красноречивым взглядом.
— Я должен осмотреть повреждения города, но не могу позволить себе показаться перед своим народом как какой-то грязный неряха! Так что я собираюсь сменить одежду, что, прошу заметить, я в состоянии сделать сам. Спасибо.
— Ладно-ладно, отстал, — Америка вскинул руки в знак капитуляции. — Свистни, если там запутаешься.
— Иди к черту! — процедил Артур и скрылся в другой комнате.
Америка закатил глаза и со вздохом оглядел комнату. Он решил в ожидании опуститься в одно из кресел.
— Только ты можешь назвать неряхой того, кто покрыт собственной кровью, — в пустоту прокомментировал он. — Ты и правда не изменился.
* * *
Улицы встретили их бесформенными грудами обломков и разбитыми кладками тротуаров. Воздух был раскаленным и тяжелым, пепел продолжал сыпать с неба, как снег. Артур не говорил ни слова, двигаясь от дома к дому, не выдавая ни единой эмоции. Он изредка шипел от боли или останавливался, чтобы отдышаться, но остальное время уверенно шел вперед. Америка то и дело предлагал руку помощи, — только старался делать это не слишком навязчиво, чтобы не казаться таким уж обеспокоенным, — но Артур с той же периодичностью отмахивался от него.
Несмотря на продолжающиеся пожары, британец, как и всю прошлую ночь, мастерски держал осанку. На нем была надета его разлезшаяся военная форма, но хотя бы не та, в которой он перетерпел блицкриг. К тому же все имеющиеся пуговицы были предусмотрительно застегнуты, скрывая проступающую на рубашке кровь.
Разрушения, что предстали перед ними, были просто катастрофическими, если не сказать хуже. Всем зданиям в округе, включая дом самого Артура, был нанесен заметный ущерб. Тут и там в обломках копошились новоявленные бездомные, видимо, пытаясь собрать пожитки или смириться с мыслью, что крова у них больше нет. Эти люди больше не выглядели так, как раньше, когда бомбардировки только начались. Альфред помнил их гордо вздернутые подбородки и грозящие в небо кулаки. Сейчас никто из жителей Лондона не смотрел даже прямо, все до единого взгляды были затравленно опущены в землю.
Артур не изменился в лице, когда они с Альфредом шли мимо Куинс-Холла, разрушенного под самый фундамент, или когда смотрели на охваченный пожаром Британский Музей, где десятки трудов литературного и изобразительного искусства теперь навечно предавались забвению.
Артур молчал и при виде полуразрушенного Биг-Бена, Вестминстерского Аббатства, Сейнт-Джеймсского дворца и здания Парламента. Тяжело повесив голову, он пробирался вместе с Альфредом через руины и был нем, как рыба.
Кое-где ветерок разгонял заполнивший город дым, играл с клубами пыли под ногами, вырывал из обломков и уносил с собой одинокие обрывки бумаги. Артур остановился и стал смотреть в противоположную от дуновения сторону, его волосы разметались по лицу. Ветер нес не прохладу, а запах огня, — если бы таковой можно было присвоить огню — а значит, он нес дальше и пожары.
По прошествии ещё нескольких кварталов Артур вдруг встал как вкопанный, глядя в сторону. Альфред остановился тоже, готовый терпеливо ждать, однако британец в то же мгновение сорвался с места и с несвойственной ему сейчас быстротой засеменил к какому-то разрушенному зданию в конце переулка. Альфреду хватило одного взгляда на руины, чтобы узнать бывшее строение. Небольшой холл Палаты Общин, теперь черный от копоти, представлял собой одну сплошную груду бетона и дерева, а вместо крыши над ним простиралось открытое небо.
Альфред прибавил шаг, чтобы успеть остановить Артура, но интуитивно понял, что это бесполезно. Британец уже решительно пробирался в глубь бывшего холла. Альфред последовал за ним и дважды тихо выругался, когда чуть не встретился носом с острыми краями, то спотыкаясь, то поскальзываясь на неустойчивых местах. Когда он сумел нагнать Артура, тот неподвижно стоял посреди кучи бесформенных бетонных валунов, бывших когда-то стенами, и смотрел перед собой.
Потом вдруг Артур развернулся к Америке и тихо сказал:
— Вот и всё.
Альфред помедлил, внимательно вглядываясь в глаза британца.
— Что всё? — он боялся, что ответа не последует. Или последует, но тогда какой это будет ответ? Артур не говорил того самого посыла перед переодеванием, и теперь это из его уст звучало пугающе.
Альфред видел, как сильно напряжены черты его лица, как его ложная, даже почти болезненная сдержанность вдруг начала поддаваться под натиском эмоций: еле заметно дрогнули брови и подбородок.
Наконец, Артур заговорил:
— Эта война… уничтожила здесь больше женщин и детей… чем вооруженных солдат.
В груди у Альфреда неприятно защемило.
— Откуда ты..?
Но Артур уже отвернулся, полностью переключая внимание. Он смотрел на остатки каркаса так, словно видел стены и потолок, видимо, черпая образы из воспоминаний. Пепел покрывал его голову и плечи, но британец явно не замечал этого, полностью погруженный в то, что здесь было и что уже никогда не вернется. Как завороженный, он опустился на колени, стал перебирать попадающиеся ему осколки, большие и маленькие. Только делал это не беспорядочно, а бережно, уделяя внимание каждому изгибу. В конце концов, он поднял один из них и прижал к груди крепко обеими руками, невзирая на то, что одна из них сломана. Альфред так и стоял рядом неподвижно. А когда заметил, что плечи Британской Империи легко вздрагивают, то вовсе прирос к земле и похолодел от шока.
Плач, который Артур едва не показал в Бристоле, больше не удерживался внутри. Он исказил его черты, покрыл краснотой лоб и щеки, отяжелил голос. Плач превращал его в фантомного калеку, но британца явно больше не обременял стыд по этому поводу. Он громко рыдал в голос, выпуская из души самую настоящую горькую печаль, которой импонировала жестокая разруха вокруг. Слезы стекали по его лицу, смешивались с кровью из ран и падали на обуглившиеся обломки.
Артур поднял бетонный кусок стены (или потолка) перед собой и прикоснулся к нему губами в тоскливом поцелуе, прощаясь со всеми людьми и всеми событиями, которые когда-то были частью этого места. И без которых мир вокруг уже не будет таким, как прежде.
Альфред сделал нерешительный шаг в сторону британца, но остановился. Тот поднял взгляд к небу, а затем посмотрел на Джонса.
Америка хотел что-нибудь сказать, но никак не мог отыскать слов. В этот раз он даже не помышлял смеяться. Не над этим человеком и не над этой ситуацией. Не в этот раз.
Англия сегодня потерял многое, но каким-то волшебным образом оставался собой. Над чем тут можно смеяться?
Артур опустил голову и аккуратно положил камень на землю, последний раз обводя пальцами твердую поверхность, затем поднялся и выпрямился. Слезы не прекращались, и британец закрыл лицо рукой. Как если бы он вспомнил о своем стыде перед Америкой. Однако его всхлипы все равно было слышно.
Альфред не заметил, как сам двинулся, понял это только тогда, когда, запинаясь о груды щебня, протянул руки вперед и обхватил британца, прижимая к себе.
Джонс просто стоял и держал его плечи, бережно, чтобы не сделать больно. Не смел пошевелиться или заговорить, вообще старался ни о чем не думать. Правда, все же ощущал, что фигуру Артура, который к тому же был теперь ниже него, почему-то очень удобно обнимать.
Альфред склонил голову и на миг почувствовал тепло там, где его щека касалась головы британца.
— Твою мать, — хрипло выругался Артур. — Вечно я перед тобой в соплях.
— Это хорошо, — отозвался Альфред, выпрямляясь, и тут же добавил: — В смысле, плакать… Это хорошо. Я не считаю, что это проявление слабости, — он почувствовал, как Артур напрягся в его руках. — Если хочется плакать, когда грустно или страшно… или тяжело… нужно плакать.
Хотя Альфред прекрасно помнил, что совсем недавно слезы Англии не вызывали у него ничего, кроме отвращения, сейчас ему, напротив, хотелось держать его как можно ближе и не отпускать.
Артур постепенно прильнул к нему, обхватив руками куртку на спине и уткнувшись лицом в плечо. Плакал он теперь почти неслышно, но Америка все равно чувствовал, как вздрагивают его плечи.
— Только не думай, что я… ну… буду делать так постоянно, — решил подытожить Джонс.
— Никто и не думал, — дрожащим голосом пробубнил Артур куда-то в ткань куртки.
Альфред обнял его крепче, вновь прижимаясь щекой к его голове. Сердце давно выбивало стаккато, но Джонс едва замечал это, ибо все его мысли сейчас были только об Англии. Как же он хотел облегчить страдания этой страны, сделать так, чтобы держава, лежащая в руинах, обрела утешение. И даже не задумывался, правильно ли с его стороны так сильно этого желать.
Америке было все равно, сколько они так простоят, лишь бы Британская Империя выплеснула свою грусть до конца.
— Все будет хорошо, — успокаивал он, говоря Артуру почти в самое ухо. Тот не отвечал, продолжая утыкаться Альфреду в плечо и время от времени сжимая пальцы на его куртке сильнее.
Америка видел бескрайние развалины города, простирающиеся, казалось, до самого горизонта, и в голове его настойчиво гудел рой неприятных мыслей. Тяжелых и в то же время настолько четких, что Альфред не мог от них отмахнуться. Не мог перестать видеть, что все эмоции и мотивы — его желание спасти Великобританию — сейчас были правдой. Какой-то дикий страх тисками сжимал ему сердце, но Альфред все равно понимал, что это правда.
Вздохнув, он удобнее обхватил худую спину Артура. Тот, судорожно втянув носом воздух, тоже поменял положение рук на куртке Джонса.
Никто из них не мог сказать, сколько времени прошло. Никто и не считал. Покуда Англия нуждался в этом, Америка готов был стоять так хоть вечность.
Вскоре британец затих и успокоился, но не стал сразу отстраняться или отступать, поэтому Альфред тоже не шевелился. Когда Артур все-таки шагнул назад, разъединяя объятия, Америка увидел у него совсем другое лицо. Британец сперва отвернулся, делая последний болезненный вдох, на время собравший на лбу морщинку грусти, но к нему быстро вернулось то же выражение, что было при нем всегда. Стойкое, уверенное и спокойное. Несмотря на заплаканный лик, Артур держался прямо, а взгляд сделался твердым, целеустремленным, почти дерзким.
Англия не падет.
Британец окинул взглядом окрестности.
— Каждый день все больше людей приходят из удаленных уголков Европы сюда, в Лондон, — говорил он тихо, — несмотря даже на то, как сильно он разрушен. Да, люди видят в нем последний маяк надежды… Но я не представляю, как долго ещё этот маяк будет для них светить, — Артур сжал кулаки, явно больше не собираясь давать волю слезам. — Я не знаю, сколько времени у меня осталось.
— Ты будешь жить, — без тени сомнения сказал Альфред. — Ты точно выстоишь.
— «Точно»? — с пренебрежением в голосе удивился британец.
— Я уверен в этом.
Артур хмыкнул. И снова обратил взгляд куда-то вдаль, будто видел горизонт сквозь дым и остатки зданий. Он вдыхал и выдыхал медленно, не ради кислорода, а чтобы впитать сам воздух, которым дышали его люди. Британец не смотрел на Лондон, он обращался к городу. И город отвечал.
— Интересно, почему, — еле слышно прошептал Артур.
Ничего не сказав на это, Альфред шагнул к британцу и встал так, чтобы быть с ним плечом к плечу.
Они покинули бывшее здание Палаты Общин, не сговариваясь. Америка никак не мог вдохнуть ровно, без боли в груди, и решил сослать это на копоть в воздухе.
— Если бы события были другими, — начал вдруг Артур на ходу, — или хотя бы что-то пошло иначе…
Повисла пауза.
— Если бы я только… — британец осекся и покачал головой.
Альфред смерил его взглядом.
— Ты сожалеешь о чем-то?
...Падение Британской Империи…
— Нет, — лицо Артура тронула кривая ухмылка, совсем ему не свойственная и оттого будто чужая. — Это было бы несолидно.
* * *
Несколько дней кряду Альфред с Уинантом провели за чествованием умерших и расчисткой завалов на улицах, помогая людям, оставшимся без воды, электричества и какой-либо провизии. Ущерб был непомерно велик, не говоря уже о количестве смертей. Ситуация виделась безнадежной, однако Уинант ни на секунду не терял присутствия духа. И вслед за ним его не терял и Америка.
Пятнадцатого мая Альфред присутствовал на выступлении Уинанта в «Содружестве Англоговорящих Стран» города Лондон. С тех пор, как Джонс обнимал Артура посреди развалин, не проходило ни одного дня без того, чтобы он о нем не вспоминал. И сейчас ему снова пришлось одернуть себя, чтобы не прозевать важную часть речи Уинанта. Посол как раз обращал всеобщее внимание к памятнику, расположенному через квартал от Парламента и Вестминстерского Аббатства. Это была статуя Авраама Линкольна.
— Как американец, — говорил Уинант, — я горжусь тем, что Линкольн выстоял эту трагедию здесь вместе со всеми. Как немой страж и верный друг… Он тоже был борцом за свободу. За то, во что до конца дней своих верил.
Это тонкое, но довольно очевидное сравнение британцев с одной из важных исторических фигур Соединенных Штатов заставило Альфреда в волнении похолодеть.
— Я стою рядом с британским народом твердо, — Уинант сделал небольшую паузу, оглядывая всех собравшихся. — Пришло время, чтобы и моя страна стояла твердо рядом с вашей.
В это мгновение он выловил из толпы взгляд Альфреда. Америка был удивлен, даже шокирован, но не смел отводить глаз. Не смел отступать. Не смел больше убегать…
— Как долго мы пытались убедить себя в том, что наши братья — это не наша забота, — лицо Уинанта было спокойным и сосредоточенным, — и как же долго не могли понять, что нуждаемся в них так же сильно, как они нуждаются в нас.
Альфред чувствовал, как дрожит, как по всему телу проступает холодный пот и как сильно колотится в груди сердце.
Это всего лишь вопрос времени…
Нет.
— Мы сделали свою миссию сложнее, ибо не сумели осуществить вчера того, что так стремимся сделать сегодня, — уверенно продолжал Уинант. — Будем медлить и дальше, и жертв станет слишком много, чтобы оправдать победу. Так давайте не будем спрашивать себя, зачем нам делать больше. Давайте спрашивать, что можно сделать сегодня, чтобы не сожалеть о завтра!
Нет. Британская Империя не падет.
Это никогда не было вопросом времени. Это был вопрос, с какими потерями выживет Англия. А он выживет, Америка теперь верил в это всем своим существом. Он хотел сделать все, что можно, чтобы помочь Англии продержаться. Все то, чего Америка не делал раньше, — предоставление британцам кораблей с эскортом для доставки провизии, расширение границ зоны военных действий на Атлантику — теперь стало важной задачей. Альфред будет ему опорой столько времени, сколько потребуется.
Лишь бы Англия выжил завтра.
Альфред пока не понял, как, но знал, что эти последние дни изменили американский народ. Потому что они изменили и его. Навсегда.
Автор: StarDropDream
Перевод: Seymour_Ridmoton [Mr. G]
Бета: Uleca, I_saw_a_unicorn
Фандом: Хеталия (с) Химаруя Хидекадзу
полная шапкаПерсонажи: Артур (Англия), Альфред (Америка), а так же великие исторические личности, неизвестные местные жители и упоминание других держав мира.
Пары: USUK
Рейтинг: PG-13 за мат, кровь и вообще войну.
Краткое содержание: Сюжет сосредоточен над серьёзным решением Америки вступить в войну, попутно глубоко копая в его «особые отношения» с Англией.
Предупреждение: Фик – исторический. Он написан по Второй Мировой Войне, поэтому содержит много исторических деталей, в основном связанных с блицкригами в Англии и политикой США относительно вступления в войну с Германией. А так же не забывайте, что мнение автора не всегда совпадает с мнением героев.
Благодарность: Не секрет, что нам всем в школе рассказывают историю очень-очень относительно страны, поэтому спасибо дяде Химаруе за то, что он создал Хеталию и дал предлог поинтересоваться мировыми событиями ещё и в ракурсе иностранцев.
Ссылка на оригинал: тут, разрешение соответственно получено.
Статус фика: 15/15 закончен
Статус перевода: 15/15 закончен
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая [*]
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
Глава тринадцатая
Глава четырнадцатая
Глава пятнадцатая
~Часть девятая~
читать дальше
Время действия: май 1941
— Ты похудел, — сказал Уинант одним майским утром. После разрушительных налетов в апреле это был самый светлый погожий день.
— Разве? — озадаченно спросил Альфред, ощупывая своё лицо.
Уинант в последнее время с головой ударился в работу и почти перестал есть, пытаясь, видимо, даже тут облегчить жизнь англичанам. Однако все продвигалось медленно. Часто Уинанта можно было застать нависающим над своим столом с убитым выражением лица. Отклик президента США приходил очень редко, и дело было не только в плохой связи.
Спустя три недели с поездки в Бристоль не прошло ни одного спокойного дня. Альфред помогал послу чем только мог. Даже сам брался писать Рузвельту или посылать телеграф. Уинант ожидал, что подобная попытка заставит их лидера отреагировать быстрее, но, как оказалось, напрасно.
Альфред теперь виделся с Англией в редкие минуты — даже секунды — на митингах, на заседании парламента или просто пересекаясь в коридоре. Один только силуэт или даже тень, кивок в приветствии или пара слов о погоде запоминались ему на весь день. Америке стало сложно не думать об Англии. И том, как много для него, оказывается, значат такие моменты.
— Сейчас, к сожалению, не получается питаться, как дома, — угрюмо констатировал Уинант, делая акцент на своей ответственности перед Америкой.
— Не переживай, — подбодрил его Альфред, — дома с экономикой все нормально. Здесь просто мое физическое тело немного меняется.
Посол помрачнел.
— Все в порядке, правда, — с улыбкой заверил Джонс.
Уж что-что, а скорее внешний вид Уинанта должен был настораживать. Послу теперь можно было дать намного больше лет, чем на самом деле. Он сильно отощал, глаза ввалились, а поза была столь шаткой, что казалось, будто одна ходьба отнимает у него все силы. Но он все равно не поддавался слабости. Альфред чувствовал, как внутри него поднимается волна благоговения при взгляде на посла. В который раз он понимал, что гордится знакомством с этим человеком.
Недели бомбежек завершились первым солнечным днем мая, однако ожидаемое облегчение сменилось лишь ещё большим угасанием духа. С началом, казалось бы, такой долгожданной весны наступили самые нелегкие времена. Кораблей с провизией почти не доходило, и Альфред с каждым днем замечал последствия голода в местных жителях, в сотрудниках посольства, включая Уинанта. Сам Джонс не чувствовал, что становится худее. Хотя полагал, что это возможно. Он провел столько времени на британской земле, ни разу не заглянув в зеркало, что тут сложно было сказать. Даже уменьшись он хоть в два раза, все равно показалось бы, что так было всегда.
Альфред, правда, отлично видел перемены в Англии. Впалые щеки, сломанная рука и тяжелые синяки под глазами, как и спокойная решительная осанка — до сих по стояли перед глазами Америки. Хотя самым страшным в британце оставался его темный опустошенный взгляд при подъезде к Бристолю…
Джонс встал и заходил по комнате, чувствуя на себе взгляд Уинанта. Хотя его это не тяготило, а, напротив, поддерживало. Америка давно жаждал воссоединиться с духом своего народа. Жаждал, но домой не уезжал.
— Я понимаю, — устало сказал Альфред, выглядывая в окно, — голод коснулся всех и каждого.
— Да.
— И это плохо, — бессознательно добавил Джонс.
— Да, — кивнул Уинант.
Альфред развернулся, опираясь спиной о подоконник. Посол смерил собеседника взглядом в ожидании, но слов не последовало. Джонс лишь нервно облизывал губы. Как же он сейчас мечтал о сигарете.
— Разве ничего нельзя сделать? — Альфред произнес это очень спокойно, однако внутри все подпрыгнуло. — Разве людям нельзя помочь? Разве не видно, как они страдают? Должен быть способ помочь им.
— Людям больше не на что опереться, чтобы стоять, Альфред, — ответил ему посол. — Голод, вероятно, сильнее всего их подкосил.
— Это и понятно! — выпалил Америка и умолк. Как будто его слова могли что-то изменить.
— Англичане сильные, но они тоже смертные, — Уинант встал и медленно подошел к собеседнику. Он с чувством сжал плечо Альфреда, стараясь, видимо, как-то поддержать, но Америка только сильнее стал ощущать собственный пульс.
— Ты беспокоишься за них? — это звучало не как вопрос.
— Я что, каменный? Конечно, беспокоюсь.
Уинант улыбнулся, не понятно, то ли тепло, то ли грустно.
— Похоже, этот приезд повлиял на тебя.
— Немного, — неохотно согласился Джонс.
— Не так уж сильно ты ненавидишь Англию, как говорил.
Повисла пауза. Америка нахмурился. Не то чтобы ему нравилось сказанное, но он почему-то не находил слов, чтобы прервать Уинанта.
— А может, твоя ненависть к сэру Кёрклэнду никогда не была ненавистью?
Альфред ничего не сказал на это, но посол и не ждал. Улыбнувшись своей державе, мужчина быстро, почти незаметно, потрепал Альфреда по затылку и вернулся к своему рабочему столу.
Америка в недоумении смотрел ему в спину.
— Я не знаю… — начал Альфред и содрогнулся, так как ему ни с того ни с сего стало холодно. — Я не знаю, ненависть это или ещё что-то.
— Как бы там ни было, ты об этом задумался, а это уже что-то да значит, — успокоил его Уинант.
— Что значит? — нахмурился Америка, не представляя, как его внутренняя неуверенность — единственное четкое чувство за последние недели — может что-то прояснить за пару минут.
— Это значит, — протянул посол, просматривая свои бумаги и не глядя на державу, — что ты не можешь по-настоящему на сто процентов его ненавидеть.
Альфред прирос к месту и некоторое время боялся вдохнуть. Чуть погодя, он неровным шагом дошел до дивана и тяжело опустился в него, отчаянно стиснув голову руками. Америка хотел что-то сказать, озвучить хотя бы одну мельтешащую в голове мысль, но сейчас они будто убегали от него.
Уинант, как всегда, терпеливо ждал.
— Нет… — тихо произнес Альфред наконец. — Нет. Я не ненавижу его.
Вопреки тяжести, с которой эти слова дались, Джонс почувствовал почему-то облегчение. Он наконец-то что-то понял, к чему-то пришел. И сама эта мысль оказалась столь очевидной, словно ждала, когда её озвучат. И была правильной.
Все это немного настораживало Альфреда. Неужели мнение американцев вот так запросто пошатнулось? Нет, такого быть не может. Кому, как не Альфреду, знать о внутренних мотивах своего народа. Хотя два месяца назад он ещё мог сказать, что знает их. Сейчас он уже не был в этом так уверен.
— Я знаю, что нет, — отозвался Уинант, искренне улыбнувшись. Но и в этот раз очередной доброжелательный жест посла не поднял настроения Альфреду, а, напротив, принес холодное чувство незащищенности.
И все же, он наконец-то что-то понял.
Через два дня, возвращаясь с выдачи пайков, которые становились заметно меньше, Альфред столкнулся с жуткой суматохой в посольстве. Он не успел понять, что происходит, как его окликнул один из сотрудников, подзывая к себе. Очень скоро Джонс оказался у кабинета Уинанта. Посол сидел за столом, согнувшись, и усердно что-то писал.
— Случилось что? — протиснувшись сквозь толпу в дверной проем, спросил его Альфред.
— Да, — оторвавшись на секунду, чтобы поприветствовать державу легким кивком, сказал Уинант. — Премьер-министр отправил повторное сообщение президенту Рузвельту. Ответ вот-вот должен прийти.
— И что же Черчилль сказал? — спросил Америка.
Уинант взял со стола один из документов и, внимательно вглядевшись в него, зачитал:
— «Господин президент. Я уверен, вы правильно поймете мое обращение, в котором я изъясняю свою настоящую просьбу. Прошу Соединенные Штаты принять позицию военного союзника. Только это сможет определить нашу дальнейшую судьбу».
Уинант аккуратно сложил листок бумаги и внимательно посмотрел на Альфреда.
— Когда будет ответ? — спросил Джонс.
— Надеюсь, скоро, — брови посла угрюмо съехались. — Премьер-министр не пытался просить помощи. Это значит, что Англия официально просит о военном союзе.
Альфред сжал кулаки и опустил взгляд на засыпанный бумагами стол.
— Президент не сразу ответит, — холодно констатировал он.
— Да, это так, — согласился Уинант. — Но будем надеяться, что в этот раз он поймет и услышит просьбу о помощи. Как и то, насколько она серьёзна.
Америка только кивнул и незаметно ретировался, так как Уинант в любом случае был занят. Покинув суматоху, Джонс направился в свои апартаменты, в которых теперь оказывался редко, вечно занятый полуночной работой в посольстве. Гостиная стала неуютной и грязной — очевидно, старательно залепленные газетой окна, выбитые месяц назад, не спасали от уличной пыли. Как и от пронизывающего сквозняка.
Однако Альфред сейчас мало что замечал из неудобств. Погруженный в свои мысли, он сел на диван и уставился в пол.
Станет ли Рузвельт рассматривать прошение Черчилля или пропустит мимо? Что, если сообщение до президента вовсе не дойдет, затерявшись в пути вашингтонского телеграфа, как послание в бутылке, брошенное посреди океана?
— Или оно утонет, как все жертвы Гнейзенау и Шарнхорст, — пробормотал Альфред, задумчиво опустив подбородок на сложенные перед собой руки. — Ему будут не по душе такие указания, — прошептал Америка, вспоминая последний разговор со своим президентом. В голове одна мысль не успевала сменять другую. Но одно было ясно: если Рузвельт решится на заключение военного союза, то только сейчас или никогда. Ибо потом уже никакая помощь ничего не изменит.
Это было гонкой. И ни с чем иным, как со временем.
Сидя в тишине, Альфред старался игнорировать участившийся стук своего сердца. Все сейчас определяет одна маленькая телеграмма.
Ответ президента Рузвельта пришел через неделю. Америка не видел самого сообщения, но, судя по тому, как натянуто и грубо с Уинантом стали разговаривать чиновники из Номера Десять, дело было плохо.
Джонс подслушивал все разговоры из коридора, не рискуя показываться в кабинете посла, так как не хотел быть втянутым в дебаты с кем-нибудь из людей Черчилля.
— Почему президент продолжает идти на попятную?! — говорил кто-то. — Все, что нам и всей Великобритании сейчас нужно, так это действовать решительно, не раздумывая!
— Я понимаю ваше беспокойство, — отвечал Уинант сдержанным тоном, — однако не ведаю о причинах этого промедления больше, чем вы. Я делаю все, что могу на таком расстоянии, и стараюсь убедить президента учесть всю тяжесть ситуации…
Разговор продолжался в том же духе, из чего Альфред понял, что сбылись его худшие опасения: Рузвельт не отвечал на зов помощи англичан. И по-прежнему не разделял обеспокоенности Черчилля ни на йоту.
Альфреда по-настоящему пугало то, что он знает все причины своей нации заранее, но не в силах на них повлиять.
Через несколько минут представители Номера Десять ушли восвояси, что позволило Америке наконец попасть к Уинанту. Посол одарил его своей дежурной улыбкой и продолжил резвее обычного сортировать какие-то документы.
— Президент ответил? — не церемонясь, спросил Альфред.
— Да. Ответил.
— Он отказал в военном союзе? — тут же добавил Америка, сам не зная, чего ждет. Ответа, который предсказывал, или чего?
Уинант отрицательно покачал головой.
— Он уверял Премьер-министра, что «Помощь от Америки скоро прибудет», как он всегда это говорит. Ничего нового, — в голосе мужчины слышалась сильная усталость, почти отчаяние.
Америка невольно посмотрел в окно, вспомнив всех тех англичан, что сражались, несмотря на большие потери, и верили в победу, хотя не получали поддержки.
Он тут же подумал об Англии, но с силой заглушил эту мысль.
Снова стало как-то трудно дышать, рот и горло будто наполнились невидимой ватой. Альфред истуканом стоял перед послом, не зная, что сказать. Возможно, думал он, именно так чувствует себя сам Уинант, когда думает над своими последующими словами для чиновников.
— Англия уже знает?
Посол нахмурился.
— Не могу сказать. Судя по рапортам, сегодня Керклэнд не выходил из дома, несмотря на настояние Премьер-министра быть поблизости. Он наводит в своем жилье порядок, хотя при его ранах и сломанной руке…
Уинант затих, обеспокоенно качая головой. Америке и не требовалось объяснять, почему. Он вздохнул и снова повернулся к окну.
— Слушай, — после ощутимой паузы заговорил Альфред. Посол поднял на него взгляд. — Ты все время спрашиваешь меня, ненавижу ли я Англию или верю в её падение…
Посол ничего не сказал, выжидая продолжения реплики. Альфред прочистил горло, собираясь с мыслями и чувствуя, как с каждой секундой к его щекам приливает тепло. Наконец, он осмелился спросить:
— А что же ты, как американец, чувствуешь?
Несколько мгновений Уинант молчал, глядя на державу, а затем выдал тихо и уверенно:
— Я люблю Англию.
От этих слов у Америки побежали по спине мурашки, а лицо вспыхнуло уже по-настоящему.
— И я верю, что страна выстоит. И в конце концов победит. Однако я так же хорошо чувствую и то, сколь сильно Англия нуждается в помощи, чтобы не повторить судьбу остальной Европы. А нуждается он именно в твоей помощи. Именно в тебе, Америка.
Адское мучение.
Это было тем настоящим чувством, которое Альфред теперь испытывал. Невыносимый конфликт внутри, который заставлял само сознание набрасываться на себя, перемешивал мысли и мотивы. Джонс не представлял, как в таком случае обстояли дела дома, если уж он сам на таком перепутье. Хотя, возможно, все было именно так, как ему подсказывала интуиция: его народ восставал, сопротивлялся и даже сражался между собой.
Америка с силой выдохнул, рассматривая посольство из окна гостиной.
Он все время говорил себе не думать об этом. Но в реальности ответ президента Рузвельта его огорчал. Сильно огорчал.
Неприятнее всего было то, насколько он оторвался от своего народа морально. Всегда очень чутко ощущая любые мотивы американских жителей, в частности насчет войны за Атлантикой, Альфред теперь не чувствовал той же солидарности даже с мыслями президента США. Хотя прошла всего пара месяцев. Пара месяцев, проведенных за Атлантикой, — и он уже не имеет понятия, что происходит дома. Как это возможно?
А теперь скручивающее его внутренности противоречие не помогало привести мысли в порядок. В конце концов, Уинант и Рузвельт хотели его визита в Англию по определенной причине… пошатнуть мнение. Мнение всей Америки.
Альфред вдруг распахнул глаза в удивлении, но тут же зажмурился и застонал.
Если уж президент так хотел перемены в общем взгляде граждан США, то почему сам не принял решение и не послал ответ Черчиллю?
— Наверное, конгресс просто тянет время… — подумал он вслух, закрывая рукой глаза и вздыхая. — А может быть, народ Штатов и в самом деле не хочет воевать…
Альфред устало откинулся на спинку дивана. Ни на какой счет не было уверенности. Сколько бы американцев ни поносили англичан, были и те, кто искренне желали помочь им. Всем, чем только могут. Хотя, Альфред тоже это хорошо понимал, и те, и другие не готовы встретить весь ужас и разрушения войны, предпочитая думать об этом, как о чем-то далеком…
Америка тут же вспомнил ночи бомбежки, виденные собственными глазами, и поджал губы. Представил, каково было бы видеть это на своей земле и со своим народом.
— Что бы я сделал? — задумчиво пробормотал он. — Что бы почувствовал мой народ? Как мне показать то, что они чувствуют, если я сам не могу дать этому название?
Альфред снова вздохнул. Он представляет свою нацию. Но как именно сейчас они себя позиционируют, ему было в корне не ясно. Были ли их мысли на самом деле мыслями самого Америки? Или они просто песчинки, сгустки эмоций, которые сеют в своей державе только больше сомнений?
— Вот поэтому я и не хотел выходить из изоляции, — устало выдохнул Америка, глядя в пол.
Альфред не заметил, как уснул, и не знал, сколько времени он проспал. Но разбудил его знакомый громкий звук сирены. Джонс подскочил, как ошпаренный, вокруг него было темным-темно, но оглушающий визг говорил сам за себя. Прислушавшись, Альфред мгновенно различил сопутствующие происходящему звуки пропеллеров в отдалении.
Он не успел ни о чем подумать. Вскочив и накинув куртку с ботинками, он с молниеносной скоростью выбежал из комнаты — по лестнице на улицу.
Ночное небо уже стало багровым от распространяющихся очагов пожара.
Альфред бежал что есть силы вперед, не сбавив скорости даже тогда, когда в горле стало жечь от нехватки воздуха. Быстрее, лишь бы скрыться от падающих снарядов. Однако немецкие бомбардировщики догоняли беглецов в два счета, проносясь над головами, как ожившие грозовые тучи, сеющие разрушительные вспышки вместо дождя. Альфред отчетливо слышал свист боеголовок — ближе, чем когда-либо от себя, — и постоянно думал, что бомба летит четко на него. Однако взрыв раздавался в другом месте, осыпая улицу перед ним осколками, застилая все дымом и разрывая каменную кладку дороги, как хрупкий лист бумаги.
Люди вокруг спешили в укрытия. И в обычном случае Альфред остановился бы, чтобы помочь им: довести тех, кто не мог идти или был дезориентирован. Но не сейчас. Он бежал дальше, не останавливаясь. Ведь он обещал быть рядом, когда бомбардировщики вернутся. И сегодня он сдержит это обещание.
Когда Альфред достиг порога знакомого дома, его легкие почти разрывались от натуги, пот градом стекал со лба. Но Америка не остановился, а вломился в дверь на полном ходу.
Англия был в комнате один, и в момент появления Джонса его ноги подкосились, и он упал. Британец ударился сломанной рукой о стену, после чего скатился по ней на пол. Страшнее всего в этом действии было не падение, а то, что Англия не издал при этом ни единого звука. Кричали только его глаза.
— Англия! — выпалил Альфред, подбегая к державе.
Британец поднял голову и вперил в Джонса такой ошарашенный взгляд, на какой только был способен в этот момент. Альфред увидел, что тело британца бьет сильная дрожь, а кожа буквально на глазах покрывается расползающимися кровавыми ранами. Местами бурно алели ожоги, вторя пожарам, бушевавшим по всему городу.
— ИДИОТ! — заорал Англия, стискивая зубы. — Какого черта ты здесь делаешь?!
— Потому что я обещал! — крикнул в ответ Альфред, припадая на колени и касаясь плеч британца, не сильно, чтобы не разбередить раны. — Я обещал, что не брошу тебя одного!
Англия будто собирался что-то сказать, но вместо слов лишь слабо дернулся, пытаясь избавиться от чужого прикосновения.
— Дурак, — ядовито процедил он. — Кем ты себя возомнил, чтобы приходить сюда, когда тебе вздумается!
Тело британца сковало от очередной вспышки боли и потянуло к земле. Сил его, однако, хватило на то, чтобы тут же отбить от себя протянутую руку Альфреда и, опираясь о стену, с трудом подняться на ноги. Взгляд у Англии был столь интенсивным, что эту мощь было трудно сопоставить с ситуацией.
— Бегать по улицам во время налета! Ты совсем рехнулся, мать твою?! — выругался Англия. Привалившись к стене, он явно пытался не показать своего напряжения, но его выдавали его глаза, стиснутые зубы и ссутуленные плечи. Даже после блицкрига он не выглядел так зажато. Прямые действия бомбежки выглядели совсем… иначе.
— Я обещал тебе! — упрямо заверил Альфред. — Я не нарушаю обещаний!
Англия вымученно усмехнулся.
— Иди и спрячься в бомбоубежище, юноша, — сказал он, почти по-родительски мягко. — Сейчас только не хватало ещё твоего геройства.
Англия махнул рукой на дверь, прогоняя Джонса, но тот не сдвинулся с места. Со вздохом британец поднял на него взгляд — вымученно равнодушный, упертый, несмотря на очевидную агонию. Боль сковывала его, впивалась в его внутренности, плавила кожу, но Англия продолжал терпеть. Он не мог позволить себе такого унижения на глазах у другой державы. Однако Альфред все равно видел, как жар поднимается по шее и проступает у него на лице.
— Я остаюсь здесь, — поставил точку Америка. — Я никуда не уйду.
Рот Англии дернулся в едва заметной злобной ухмылке, почти оскале.
— Ты тупой мальчишка! Я не хочу тебя видеть!
— Прости, но тупой мальчишка не станет тебя слушать! — твердо отозвался Альфред.
Англия готов был дерзко возразить, но череда новых взрывов не дала ему раскрыть рта. Сирена завывала, как вырвавшийся из преисподней демон, строения превращались в груды мусора, сотни людей падали замертво… Падали…
Падение Британской Империи это…
Содрогнувшись, Англия тяжело приземлился на колени, и из горла его вырвался болезненный всхлип. Альфред видел, как британец пытается сдерживаться. Даже сейчас, даже в такой ситуации он не мог позволить себе выказать слабость. Ни перед Америкой, ни перед кем.
Альфред опустился на колени рядом с ним и крепко сжал его в полуобъятиях. Настолько крепко, насколько позволяли раны на плечах.
— Я никуда не уйду, — повторил он. — Все хорошо, хорошо… Все будет хорошо, Англия.
Англия никак не отреагировал, лишь продолжал содрогаться от боли. Голова его была опущена, лицо — спрятано за челкой. Британец постепенно сжимался в комок. Альфред ничего не мог сделать, лишь наблюдать за тем, как тело Англии заходится в жгучей агонии, вторя взрывам снаружи. Каждый раз, когда британец закусывал губу в попытке сдержать стон, Альфред знал, что это было бы душераздирающим криком, окажись Англия сейчас наедине с собой. И Джонсу каждый раз мучительно хотелось сжать его в объятиях крепче, поддержать.
Неожиданно рука британца вцепилась в его предплечье — горячая и сильная, будто готовая разорвать ткань куртки. Лицо напряглось вслед за участившимися тяжелыми всхлипами.
В этот момент Альфред инстинктивно обхватил руками его лицо и поднял, чтобы их взгляды встретились.
— Все будет хорошо! — прокричал он сквозь шум. — Смотри на меня! Слышишь?
Ничего не изменилось.
— Я знаю, ты справишься! Поэтому просто смотри на меня! Я рядом! Я — здесь!
Внутри Англии как будто что-то щелкнуло, и он, распахнув глаза, впился ими в лицо Америки. Даже если он и хотел бы возмутиться происходящему, боль ему не позволила.
— Смотри на меня и забудь обо всем! С тобой все будет хорошо! Ты же… — Альфред облизнул губы. — Ты же гребаная Империя! Тебе можно все! Ты можешь делать все, что угодно, и после этого остаться в живых, верно? Нафиг твой вечный пессимизм, старикан! Ты же слишком твердолобый, чтобы дать всему так закончиться! Я знаю, что ты справишься, слышишь?
Тело Англии продолжало бесконтрольно содрогаться, хотя всхлипы стали тише, превратившись в сдавленное шипение. Мир вокруг них громыхал, как ураган. Все кричало, начиная от тонкого гудка сирены на периферии слуха, заканчивая совершенно оглушительным гулким взрывом, разносящимся на километры. Все рассыпалось, рушилось, падало… Но Англия оставался жив. Он был все ещё единым целым.
— Пусть все, кто говорят тебе, что ты труп, — идут нахрен! Знаешь, почему? Потому что это ложь! В глубине души ты знаешь, что ты пройдешь через все это! Что ты выживешь! Ты должен верить в это, несмотря ни на что, понял?
Глаза британца сверкали изнутри, словно он отчаянно хотел заговорить. Но был не в состоянии даже обозначить мысль из-за агонии, которая постепенно застилала его взор.
Альфред молча держал его лицо перед своим, стараясь отвлечь от накатывающих волн боли, закрыть собой от поступающей все ближе атаки с воздуха.
— Одежда… испортится, — вымолвил наконец Англия, глядя на свои подрагивающие руки с закатанными рукавами. Альфред снова заглянул ему в глаза.
— К херам твою одежду! Сошьешь новую!
Англия вымученно нахмурился, голос его был сдавленным, как будто его душили.
— Это же часть… распределения продовольствия! Думаешь я… могу просто взять и сделать… новую одежду?! Из чего?!
— Я поделюсь с тобой своей! А теперь — заткнись, бога ради!
— САМ ЗАТКНИСЬ! — с внезапным порывом злости крикнул Англия.
Альфреда это почти напугало, но он тут же почувствовал радостный азарт.
— Вот, правильно! Злись на меня! Выскажи мне все, что так давно хотел! Выскажи все, что обо мне думаешь! Обо всем дерьме, что я тебе сделал, давай!
— Ты… что?..
— Расскажи, какой я дегенерат! Сосредоточься на этом! — громче добавил Альфред. — Скажи, как ты меня ненавидишь!
Действительно, Альфред ведь этого заслуживал. Англию почти прельстила эта мысль — вылить все на него, обвинить Америку во всем. Но все же он видел, что Америка боится. Боится слов ненависти больше, чем сам думает, боится злости, отречения от своей персоны, и ещё сильнее — боится быть забитым этим в угол.
Америка страшился того, что последует за всем этим.
— У тебя рубашка мятая, когда ты приходишь на встречу с моим Премьером, — наконец выдал Англия.
— Э... это все?! — после небольшой паузы выпалил Альфред.
— Да, это грубо по отношению к правительству! — заверил его Англия. Его чопорное выражение лица как будто намекало на ироничную улыбку, но он тут же болезненно вскрикнул от очередного взрыва и упал вперед, упираясь лбом в плечо Альфреда.
Джонс снова попытался поднять его, но в этот раз не смог. Англия был скован агонией, кровь быстро проступала на его одежде огромными бурыми пятнами, окрашивая все в единый цвет. И он ещё переживал, что она испортится! Да не могла она не запачкаться с такими-то ранами! Даже штопанные швы и заплатки, собранные темно-красной ниткой, которая, видимо, единственная осталась в наборе Англии, таяли на фоне расползающейся густо-алой крови по всему телу. Так много крови…
— Эй, очнись! — крикнул Альфред. Но реакции не последовало. Америка хотел встряхнуть его, хлопнуть по лицу, но боялся. Все его чертово тело было сейчас одной сплошной раной. — Англия! — испуганно позвал Америка, пытаясь как-нибудь поднять его. Британец в ответ лишь вцепился в плечо Джонса, сильно и крепко.
Альфред хотел помочь ему. Хотел защитить от всего этого. Но, черт подери, не мог отогнать летящие бомбы, не мог устранить боль и остановить кровь. И от этого ощущал себя абсолютно бессильным.
В то же время он не мог просто стоять и смотреть или отвернуться и сделать вид, что его ни коим образом не трогает состояние Англии.
Нет, Англия НЕ нуждался в защите. Альфреду было смешно от того, как это теперь звучит. Он нуждался в спасении.
Америка хотел спасти эту нацию. Вот что было правдой.
— Давай… — позвал Альфред. — Надо подняться, — с этими словами он осторожно обхватил британца поперек талии и медленно-медленно, чтобы ненароком не сделать больно, поднял на ноги. — Куда мне тебя отвести?
С тяжелым болезненным вдохом Англия выпрямился и встретил взгляд Америки с неизменной суровостью. Кивком головы он указал в сторону распахнутой двери в конце коридора, ведущей в ванную.
— Нельзя чтобы здесь пролилась моя кровь, — выдавил он. — Это слишком ценная… архитектура.
Будь ситуация другой, Альфред непременно рассмеялся бы его словам, да ещё как громко. Но сейчас он лишь молча вел британца по коридору.
Оказавшись за порогом ванной, они впали в неловкое молчание. Альфред неуверенно отпустил Англию ближе к стене, и тот безвольно осел на пол. Взгляд британца был прикован к своей одежде, которую теперь и одеждой-то было нельзя назвать — скорее, почерневшей второй кожей. Он начал возиться с пуговицами на рубашке, но вскоре обессиленно опустил голову на грудь. Со стороны можно было подумать, что он уснул или…
Альфред уже было решил бить тревогу, хотя до сих пор не мог позволить этой мысли завладеть собой… но Англия очнулся, вскидывая голову.
— Видел бы ты свое лицо сейчас, — бросил он с намеком на усмешку.
Альфред сглотнул, невольно касаясь своего лица, и почувствовал едкое болезненное раздражение. Сердце сдавило от проскочившего страха. Стиснув кулаки, Альфред медленно вдохнул и выдохнул.
— Что мне сделать, чтобы помочь? — спросил он на удивление спокойно.
— Помочь?.. — Англия осекся, закрыв в мучении глаза. — Лучше ты отправляйся в убежище.
— Нет, — отрезал Альфред, — я сказал, что остаюсь здесь!
Лицо британца потемнело.
— Я не намерен терпеть твою жалость!
— Да мне плевать, как ты сейчас выглядишь! Я ведь все равно тебя..! — Альфред неожиданно осекся, почти задохнулся. — Я не собираюсь тебя жалеть или смеяться над тобой! Я хочу…
Его голос пропал, но Америка вдруг понял, что ему уже не важно, как Англия подумает о нем после этих слов.
— Я хочу быть рядом.
Британец парировал:
— А я тебе сказал, что я привык быть один в такие моменты!
— К черту твое «привык»! Привычка — ещё не значит, что она нужная!
— Какой остряк! — с насмешкой отозвался Англия. — Ты ещё больший идиот, чем я думал!
— Кто бы говорил!
Они замолчали, и на фоне гулких взрывов снаружи их спор звучал ещё глупее.
Альфред опустился на пол, садясь с Англией рядом.
— Они рано или поздно перестанут бомбить, — он рассеяно оглядел комнату. — Как ты себя чувствуешь?
— Как будто меня сейчас разорвет надвое, — ответил Англия, изображая невозмутимость.
Альфред некоторое время смотрел на него.
— Твои раны… может мне..?
— Лучше дождаться, когда все закончится, — сказал британец.
— Ясно…
Америка отвернулся, но почти сразу почувствовал возле себя шевеление. А когда поднял глаза, то чуть не отпрянул. Навалившись слегка на плечо Джонса, британец протянул руку — ту, что была не сломана, — и откинул ему челку со лба, проведя дальше по волосам до затылка. Его лицо было в паре дюймов от лица Джонса, а взгляд — вызывающе дотошным, ищущим. Он смотрел на Альфреда так внимательно, словно пытался расшифровать сложную непонятную ему схему.
— В чем дело? — спросил Джонс, не успев удивиться.
Но ответа или чего-то ещё не последовало, так как лавина взрывов пронеслась меньше чем в миле от них. Последовала сильная тряска и грохот, заглушающий даже сирену, затем ещё взрыв, и ещё. И все это Альфред видел не с улицы или из окна. Впервые он наблюдал блицкриг с лица другой державы, то каменеющим от шока, то искривляющимся от боли. Их зрительный контакт скоро прервался: британец зажмурился, припал к полу и издал громкий душераздирающий крик.
— Артур! — припадая рядом с ним, закричал Америка. Слово больно обожгло ему горло, но Альфред не успел придать этому значения. Он снова и снова пытался заглянуть британцу в лицо.
— Смотри на меня! Давай! — повторял он, лежа с ним рядом, пытаясь переключить его внимание с боли на… на что угодно другое. Артур не сразу обратил на него распахнутые в агонии глаза.
— Смотри на меня, не отключайся! — кричал Альфред, придвинувшись к нему как можно ближе, уже не понимая, что именно дрожит — земля, тело Артура или он сам. — Давай, немного осталось! Ты выдержишь! Ты же сильный! Ты не можешь помереть вот так за раз, как задутая свечка! Давай, упрямый старик, держись!
— Пошел ты, ублюдок! — гневно рявкнул Артур. Сильнейшая боль схватила его нутро, кровь хлынула из открывшейся раны на его голове, пересекая все лицо от виска до подбородка. Глаза его то и дело мутнели, теряя фокус, и вот-вот готовы были закрыться, но все же оставались вперенными в лицо Альфреда.
— Да! Кричи на меня! Посылай меня! — бушевал Америка, чувствуя нервную улыбку на губах. — Неужто твой враг прав и ты с ним согласен?! Неужто ты просто так окочуришься?! Черта с два! Это ведь на тебя не похоже! Я знаю, какой ты!
— Катись нахер! — сквозь сжатые челюсти выругался Артур.
— Именно! Именно так ты им всем и скажешь! — закивал Альфред, широко улыбаясь. Вокруг них царил настоящий ад: дым застилал небо, отовсюду продолжали сыпаться обломки, устрашающе гремели пропеллеры и разносились взрывы. Америка не чувствовал во всем этом своего слуха и даже своего тела, он видел только лицо британца, только его глаза, и больше ничего. И он намертво вцепился в них.
— Ты победишь! — заверил он. — Ты не можешь пасть, я не верю в это! — и здесь Америка с полной ясностью признал, что действительно не верит. Не верит в падение Британской Империи. Пока его собственное правительство оставалось без ответа на этот вопрос, сам Альфред никогда не переставал уповать на победу Англии. Он знал, что Великобритания должна выжить.
— Ты выиграешь эту войну!
Артур не ответил, лишь вцепился в плечо Альфреда что есть силы, пытаясь удержаться прямо.
— Да, знаю, ты спрашивал, как! Так я тебе скажу! — Америка не мог понять, весело ему или страшно, но продолжал говорить: — Во-первых, ты продержишься до конца этого блица! Потом в один прекрасный день ты заявишься прямиком к оккупированной Франции, подойдешь к Германии, схватишь его за яйца и хорошенько дернешь! Скажешь ему в своем обычном репертуаре что-нибудь о «плохом поведении» и выставишь за дверь! В глазах Франции ты станешь героем-спасителем, которому он будет по гроб жизни обязан своим рабством. Так все и будет, я тебе говорю!
Америка не думал о том, дошел ли до Артура смысл его юмора. Если да, то у него, видимо, просто не хватило сил засмеяться. Взгляд британца, впрочем, на мгновение прояснился, и Альфред сказал ему тихо и вкрадчиво:
— Ты очень сильный, Артур.
Лишь благодаря близкому расстоянию его голос можно было услышать.
— Нет! Ты сильнее всех! Любой на твоем месте давно бы сдался, как все эти капитулянты. Или поставил крест на всем, и сдох! Но только не такой упрямец, как ты. Ты смог пройти через все это в одиночку. Ты, конечно, устал, но ты держался. А значит, продержишься ещё немного, верно?
Артур вцепился в плечо Альфреда ещё сильнее, до боли, и устало опустил голову.
— Смотри на меня, — напомнил Альфред, и британец мгновенно поднял на него взгляд, который, вопреки непрекращающимся болевым вспышкам по всему телу, был уверен и бесстрашен. Америка вдруг посерьезнел и, сделав глубокий вдох, высказал с самыми искренними чувствами:
— Для меня нет державы сильнее и храбрее тебя в целом мире.
В такую ночь, как сегодня, Америка с ужасом понимал, что сам вряд ли смог бы пережить хотя бы один блицкриг, не то чтобы целую триаду. Тем более в одиночку. Когда прямо перед ним стойкий и непреклонный Англия содрогался и скрючивался от сильнейшей боли, которую только можно вообразить, Альфред чувствовал, что совершено не готов к такому. Возможно, именно этот страх, глубоко засевший в его людях, и заставлял всеми силами цепляться за безопасность и нейтралитет.
Очередной взрыв раздался так близко, что было слышно, как разлетелось окно в соседней комнате, как с треском повело стену дома, в котором они находились. Глаза Артура расширились и, глядя в них, Альфред почувствовал, как собственное сердце забилось быстрее — ещё быстрее, чем за все эти долгие минуты ужаса.
— Я останусь здесь до утра, — сообщил Джонс, не спрашивая, нужно ли это Артуру. Потому что он уже принял решение ни за что не оставлять его одного. И хотел, чтобы британец это понял.
Артур едва заметно кивнул, решительно сжимая губы. Хотя его тело по-прежнему безвольно вздрагивало, лицо кривилось от удерживаемых криков, а дыхание то и дело обрывалось, он ни на секунду не расцепил пальцев на плече Америки. До самого утра Артур смотрел ему в глаза, а Альфред — не смел отводить своих.
С окончанием бомбежки состояние Артура не улучшилось. По всему телу остались мощные раны, которые кровоточили даже сквозь бинты, что Альфред старательно накладывал. Он не хотел их затягивать слишком туго, но и оставлять болтаться тоже.
Вся улица за пределами дома Англии превратилась в месиво обломков со шрапнелью. Воздух стал серым и тяжелым, густой запах горелого щипал ноздри, с неба на город обильно сыпались пепельные хлопья.
— Как ты? — спроси Альфред, глядя в выбитое окно. Он услышал тяжелый хриплый вздох у себя за спиной.
— Пожары. Их ещё много, — устало отозвался Артур.
— Что? — Америка в удивлении обернулся.
В разодранной окровавленной рубашке, избитый и истощенный, тяжело привалившийся к стене и держащийся за бок, британец тем не менее стоял на ногах. Он словно вот-вот готов был упасть и рассыпаться на части, однако продолжал уверенно смотреть Альфреду в глаза.
— Их сотни… Если не тысячи, — объяснил Артур. — Их никак не могут потушить.
— Тебя сильно жжет? Где именно? — Альфред подорвался к нему.
— Худшее уже позади, — британец поднял руку в протесте. И Альфред увидел, как по коже этой самой руки с противным шипением расползался след истлевающего эпителия, под которым открывалась сочащаяся кровью плоть. Как будто невидимое пламя сжигало поверхность его тела — и, кажется, рука была не единственной. — Так всегда после бомбежки. Я к этому привык.
— Да как к этому можно…?! — Альфред оборвал себя. Сейчас было ни к чему сотрясать воздух.
Артур в ответ устало покачал головой и откинулся затылком к стене.
Джонс молча наблюдал за ним, не понимая, что пытается высмотреть. Что так задевает его в равнодушии Англии к собственным ранам, в этом упрямом нежелании принимать чужую помощь.
«Он совершенно не изменился», — промелькнуло у Америки в голове, и он содрогнулся. Этот Англия действительно ничем не отличался от того, которого он знал двести лет назад.
Артур… не изменился.
Уронив голову набок, британец неожиданно поймал его взгляд. Осунувшееся лицо ничего не выражало, кроме усталости и легкого недовольства. Альфред уже было собрался нарушить тишину, как вдруг ему прилетел нежданный подзатыльник.
— Ау! — Америка в недоумении потер голову. — За что?!
— Не надо больше сюда приходить, — сурово сказал Артур и слегка ссутулился, прижав к груди раненную руку — удар, очевидно, оказался не менее болезненным и для него. — Шнырять под пулями и падающими бомбами — ты совсем без мозгов?! — вот только взгляд британца сделался таким испепеляющим, что его даже при такой шаткой позе сложно было назвать жалким. — Ещё раз увижу тебя на своем пороге среди ночи — вышвырну ко всем чертям! Сам будешь разбираться, что делать!
— Я пойду помогать жителям города, которые в этом нуждаются, — ответил Альфред. — Я так уже делал.
Артур подобрался для громкого возражения, но затем лишь выдохнул, не сказав ни слова. А они явно имелись — плясали в его глазах.
Поджав в неодобрении губы, Артур лишь проворчал себе под нос: «И правда, без мозгов», — и, прихрамывая, обошел фигуру Альфреда, двигаясь в направлении своей спальни.
Америка, не долго думая, последовал за ним, но был остановлен красноречивым жестом и не менее красноречивым взглядом.
— Я должен осмотреть повреждения города, но не могу позволить себе показаться перед своим народом как какой-то грязный неряха! Так что я собираюсь сменить одежду, что, прошу заметить, я в состоянии сделать сам. Спасибо.
— Ладно-ладно, отстал, — Америка вскинул руки в знак капитуляции. — Свистни, если там запутаешься.
— Иди к черту! — процедил Артур и скрылся в другой комнате.
Америка закатил глаза и со вздохом оглядел комнату. Он решил в ожидании опуститься в одно из кресел.
— Только ты можешь назвать неряхой того, кто покрыт собственной кровью, — в пустоту прокомментировал он. — Ты и правда не изменился.
Улицы встретили их бесформенными грудами обломков и разбитыми кладками тротуаров. Воздух был раскаленным и тяжелым, пепел продолжал сыпать с неба, как снег. Артур не говорил ни слова, двигаясь от дома к дому, не выдавая ни единой эмоции. Он изредка шипел от боли или останавливался, чтобы отдышаться, но остальное время уверенно шел вперед. Америка то и дело предлагал руку помощи, — только старался делать это не слишком навязчиво, чтобы не казаться таким уж обеспокоенным, — но Артур с той же периодичностью отмахивался от него.
Несмотря на продолжающиеся пожары, британец, как и всю прошлую ночь, мастерски держал осанку. На нем была надета его разлезшаяся военная форма, но хотя бы не та, в которой он перетерпел блицкриг. К тому же все имеющиеся пуговицы были предусмотрительно застегнуты, скрывая проступающую на рубашке кровь.
Разрушения, что предстали перед ними, были просто катастрофическими, если не сказать хуже. Всем зданиям в округе, включая дом самого Артура, был нанесен заметный ущерб. Тут и там в обломках копошились новоявленные бездомные, видимо, пытаясь собрать пожитки или смириться с мыслью, что крова у них больше нет. Эти люди больше не выглядели так, как раньше, когда бомбардировки только начались. Альфред помнил их гордо вздернутые подбородки и грозящие в небо кулаки. Сейчас никто из жителей Лондона не смотрел даже прямо, все до единого взгляды были затравленно опущены в землю.
Артур не изменился в лице, когда они с Альфредом шли мимо Куинс-Холла, разрушенного под самый фундамент, или когда смотрели на охваченный пожаром Британский Музей, где десятки трудов литературного и изобразительного искусства теперь навечно предавались забвению.
Артур молчал и при виде полуразрушенного Биг-Бена, Вестминстерского Аббатства, Сейнт-Джеймсского дворца и здания Парламента. Тяжело повесив голову, он пробирался вместе с Альфредом через руины и был нем, как рыба.
Кое-где ветерок разгонял заполнивший город дым, играл с клубами пыли под ногами, вырывал из обломков и уносил с собой одинокие обрывки бумаги. Артур остановился и стал смотреть в противоположную от дуновения сторону, его волосы разметались по лицу. Ветер нес не прохладу, а запах огня, — если бы таковой можно было присвоить огню — а значит, он нес дальше и пожары.
По прошествии ещё нескольких кварталов Артур вдруг встал как вкопанный, глядя в сторону. Альфред остановился тоже, готовый терпеливо ждать, однако британец в то же мгновение сорвался с места и с несвойственной ему сейчас быстротой засеменил к какому-то разрушенному зданию в конце переулка. Альфреду хватило одного взгляда на руины, чтобы узнать бывшее строение. Небольшой холл Палаты Общин, теперь черный от копоти, представлял собой одну сплошную груду бетона и дерева, а вместо крыши над ним простиралось открытое небо.
Альфред прибавил шаг, чтобы успеть остановить Артура, но интуитивно понял, что это бесполезно. Британец уже решительно пробирался в глубь бывшего холла. Альфред последовал за ним и дважды тихо выругался, когда чуть не встретился носом с острыми краями, то спотыкаясь, то поскальзываясь на неустойчивых местах. Когда он сумел нагнать Артура, тот неподвижно стоял посреди кучи бесформенных бетонных валунов, бывших когда-то стенами, и смотрел перед собой.
Потом вдруг Артур развернулся к Америке и тихо сказал:
— Вот и всё.
Альфред помедлил, внимательно вглядываясь в глаза британца.
— Что всё? — он боялся, что ответа не последует. Или последует, но тогда какой это будет ответ? Артур не говорил того самого посыла перед переодеванием, и теперь это из его уст звучало пугающе.
Альфред видел, как сильно напряжены черты его лица, как его ложная, даже почти болезненная сдержанность вдруг начала поддаваться под натиском эмоций: еле заметно дрогнули брови и подбородок.
Наконец, Артур заговорил:
— Эта война… уничтожила здесь больше женщин и детей… чем вооруженных солдат.
В груди у Альфреда неприятно защемило.
— Откуда ты..?
Но Артур уже отвернулся, полностью переключая внимание. Он смотрел на остатки каркаса так, словно видел стены и потолок, видимо, черпая образы из воспоминаний. Пепел покрывал его голову и плечи, но британец явно не замечал этого, полностью погруженный в то, что здесь было и что уже никогда не вернется. Как завороженный, он опустился на колени, стал перебирать попадающиеся ему осколки, большие и маленькие. Только делал это не беспорядочно, а бережно, уделяя внимание каждому изгибу. В конце концов, он поднял один из них и прижал к груди крепко обеими руками, невзирая на то, что одна из них сломана. Альфред так и стоял рядом неподвижно. А когда заметил, что плечи Британской Империи легко вздрагивают, то вовсе прирос к земле и похолодел от шока.
Плач, который Артур едва не показал в Бристоле, больше не удерживался внутри. Он исказил его черты, покрыл краснотой лоб и щеки, отяжелил голос. Плач превращал его в фантомного калеку, но британца явно больше не обременял стыд по этому поводу. Он громко рыдал в голос, выпуская из души самую настоящую горькую печаль, которой импонировала жестокая разруха вокруг. Слезы стекали по его лицу, смешивались с кровью из ран и падали на обуглившиеся обломки.
Артур поднял бетонный кусок стены (или потолка) перед собой и прикоснулся к нему губами в тоскливом поцелуе, прощаясь со всеми людьми и всеми событиями, которые когда-то были частью этого места. И без которых мир вокруг уже не будет таким, как прежде.
Альфред сделал нерешительный шаг в сторону британца, но остановился. Тот поднял взгляд к небу, а затем посмотрел на Джонса.
Америка хотел что-нибудь сказать, но никак не мог отыскать слов. В этот раз он даже не помышлял смеяться. Не над этим человеком и не над этой ситуацией. Не в этот раз.
Англия сегодня потерял многое, но каким-то волшебным образом оставался собой. Над чем тут можно смеяться?
Артур опустил голову и аккуратно положил камень на землю, последний раз обводя пальцами твердую поверхность, затем поднялся и выпрямился. Слезы не прекращались, и британец закрыл лицо рукой. Как если бы он вспомнил о своем стыде перед Америкой. Однако его всхлипы все равно было слышно.
Альфред не заметил, как сам двинулся, понял это только тогда, когда, запинаясь о груды щебня, протянул руки вперед и обхватил британца, прижимая к себе.
Джонс просто стоял и держал его плечи, бережно, чтобы не сделать больно. Не смел пошевелиться или заговорить, вообще старался ни о чем не думать. Правда, все же ощущал, что фигуру Артура, который к тому же был теперь ниже него, почему-то очень удобно обнимать.
Альфред склонил голову и на миг почувствовал тепло там, где его щека касалась головы британца.
— Твою мать, — хрипло выругался Артур. — Вечно я перед тобой в соплях.
— Это хорошо, — отозвался Альфред, выпрямляясь, и тут же добавил: — В смысле, плакать… Это хорошо. Я не считаю, что это проявление слабости, — он почувствовал, как Артур напрягся в его руках. — Если хочется плакать, когда грустно или страшно… или тяжело… нужно плакать.
Хотя Альфред прекрасно помнил, что совсем недавно слезы Англии не вызывали у него ничего, кроме отвращения, сейчас ему, напротив, хотелось держать его как можно ближе и не отпускать.
Артур постепенно прильнул к нему, обхватив руками куртку на спине и уткнувшись лицом в плечо. Плакал он теперь почти неслышно, но Америка все равно чувствовал, как вздрагивают его плечи.
— Только не думай, что я… ну… буду делать так постоянно, — решил подытожить Джонс.
— Никто и не думал, — дрожащим голосом пробубнил Артур куда-то в ткань куртки.
Альфред обнял его крепче, вновь прижимаясь щекой к его голове. Сердце давно выбивало стаккато, но Джонс едва замечал это, ибо все его мысли сейчас были только об Англии. Как же он хотел облегчить страдания этой страны, сделать так, чтобы держава, лежащая в руинах, обрела утешение. И даже не задумывался, правильно ли с его стороны так сильно этого желать.
Америке было все равно, сколько они так простоят, лишь бы Британская Империя выплеснула свою грусть до конца.
— Все будет хорошо, — успокаивал он, говоря Артуру почти в самое ухо. Тот не отвечал, продолжая утыкаться Альфреду в плечо и время от времени сжимая пальцы на его куртке сильнее.
Америка видел бескрайние развалины города, простирающиеся, казалось, до самого горизонта, и в голове его настойчиво гудел рой неприятных мыслей. Тяжелых и в то же время настолько четких, что Альфред не мог от них отмахнуться. Не мог перестать видеть, что все эмоции и мотивы — его желание спасти Великобританию — сейчас были правдой. Какой-то дикий страх тисками сжимал ему сердце, но Альфред все равно понимал, что это правда.
Вздохнув, он удобнее обхватил худую спину Артура. Тот, судорожно втянув носом воздух, тоже поменял положение рук на куртке Джонса.
Никто из них не мог сказать, сколько времени прошло. Никто и не считал. Покуда Англия нуждался в этом, Америка готов был стоять так хоть вечность.
Вскоре британец затих и успокоился, но не стал сразу отстраняться или отступать, поэтому Альфред тоже не шевелился. Когда Артур все-таки шагнул назад, разъединяя объятия, Америка увидел у него совсем другое лицо. Британец сперва отвернулся, делая последний болезненный вдох, на время собравший на лбу морщинку грусти, но к нему быстро вернулось то же выражение, что было при нем всегда. Стойкое, уверенное и спокойное. Несмотря на заплаканный лик, Артур держался прямо, а взгляд сделался твердым, целеустремленным, почти дерзким.
Англия не падет.
Британец окинул взглядом окрестности.
— Каждый день все больше людей приходят из удаленных уголков Европы сюда, в Лондон, — говорил он тихо, — несмотря даже на то, как сильно он разрушен. Да, люди видят в нем последний маяк надежды… Но я не представляю, как долго ещё этот маяк будет для них светить, — Артур сжал кулаки, явно больше не собираясь давать волю слезам. — Я не знаю, сколько времени у меня осталось.
— Ты будешь жить, — без тени сомнения сказал Альфред. — Ты точно выстоишь.
— «Точно»? — с пренебрежением в голосе удивился британец.
— Я уверен в этом.
Артур хмыкнул. И снова обратил взгляд куда-то вдаль, будто видел горизонт сквозь дым и остатки зданий. Он вдыхал и выдыхал медленно, не ради кислорода, а чтобы впитать сам воздух, которым дышали его люди. Британец не смотрел на Лондон, он обращался к городу. И город отвечал.
— Интересно, почему, — еле слышно прошептал Артур.
Ничего не сказав на это, Альфред шагнул к британцу и встал так, чтобы быть с ним плечом к плечу.
Они покинули бывшее здание Палаты Общин, не сговариваясь. Америка никак не мог вдохнуть ровно, без боли в груди, и решил сослать это на копоть в воздухе.
— Если бы события были другими, — начал вдруг Артур на ходу, — или хотя бы что-то пошло иначе…
Повисла пауза.
— Если бы я только… — британец осекся и покачал головой.
Альфред смерил его взглядом.
— Ты сожалеешь о чем-то?
...Падение Британской Империи…
— Нет, — лицо Артура тронула кривая ухмылка, совсем ему не свойственная и оттого будто чужая. — Это было бы несолидно.
Несколько дней кряду Альфред с Уинантом провели за чествованием умерших и расчисткой завалов на улицах, помогая людям, оставшимся без воды, электричества и какой-либо провизии. Ущерб был непомерно велик, не говоря уже о количестве смертей. Ситуация виделась безнадежной, однако Уинант ни на секунду не терял присутствия духа. И вслед за ним его не терял и Америка.
Пятнадцатого мая Альфред присутствовал на выступлении Уинанта в «Содружестве Англоговорящих Стран» города Лондон. С тех пор, как Джонс обнимал Артура посреди развалин, не проходило ни одного дня без того, чтобы он о нем не вспоминал. И сейчас ему снова пришлось одернуть себя, чтобы не прозевать важную часть речи Уинанта. Посол как раз обращал всеобщее внимание к памятнику, расположенному через квартал от Парламента и Вестминстерского Аббатства. Это была статуя Авраама Линкольна.
— Как американец, — говорил Уинант, — я горжусь тем, что Линкольн выстоял эту трагедию здесь вместе со всеми. Как немой страж и верный друг… Он тоже был борцом за свободу. За то, во что до конца дней своих верил.
Это тонкое, но довольно очевидное сравнение британцев с одной из важных исторических фигур Соединенных Штатов заставило Альфреда в волнении похолодеть.
— Я стою рядом с британским народом твердо, — Уинант сделал небольшую паузу, оглядывая всех собравшихся. — Пришло время, чтобы и моя страна стояла твердо рядом с вашей.
В это мгновение он выловил из толпы взгляд Альфреда. Америка был удивлен, даже шокирован, но не смел отводить глаз. Не смел отступать. Не смел больше убегать…
— Как долго мы пытались убедить себя в том, что наши братья — это не наша забота, — лицо Уинанта было спокойным и сосредоточенным, — и как же долго не могли понять, что нуждаемся в них так же сильно, как они нуждаются в нас.
Альфред чувствовал, как дрожит, как по всему телу проступает холодный пот и как сильно колотится в груди сердце.
Это всего лишь вопрос времени…
Нет.
— Мы сделали свою миссию сложнее, ибо не сумели осуществить вчера того, что так стремимся сделать сегодня, — уверенно продолжал Уинант. — Будем медлить и дальше, и жертв станет слишком много, чтобы оправдать победу. Так давайте не будем спрашивать себя, зачем нам делать больше. Давайте спрашивать, что можно сделать сегодня, чтобы не сожалеть о завтра!
Нет. Британская Империя не падет.
Это никогда не было вопросом времени. Это был вопрос, с какими потерями выживет Англия. А он выживет, Америка теперь верил в это всем своим существом. Он хотел сделать все, что можно, чтобы помочь Англии продержаться. Все то, чего Америка не делал раньше, — предоставление британцам кораблей с эскортом для доставки провизии, расширение границ зоны военных действий на Атлантику — теперь стало важной задачей. Альфред будет ему опорой столько времени, сколько потребуется.
Лишь бы Англия выжил завтра.
Альфред пока не понял, как, но знал, что эти последние дни изменили американский народ. Потому что они изменили и его. Навсегда.
@темы: Моё писательство, перевод с английского, Фанфик, Англия и Америка/USUK
-
-
01.02.2015 в 22:43— Апрель и Май 1941 года были самым голодным временем для всей Великобритании. По причине того, что английская армия ничего не могла сделать с атаками немецких подлодок, их провизия уменьшалась в геометрической прогрессии. Дошло до того, что выдавали по унции сыра, сто грамм мяса в неделю на человека, восемь унций джема и кусок масла — в месяц. Такие продукты, как помидоры, апельсины или яйца, вообще исчезли из магазинов. Новой одежды не было. И даже такие жизненно необходимые средства, как спички и котелки, было ужасно трудно найти.
— Гнейзенау и Шарнхорст — по тому времени новые модели крейсеров, использовавшихся в Германии. Они буквально «стаей» загоняли британские корабли в кольцо и топили их. Уничтоженная ими провизия достигла 700 тысяч тонн, что уменьшило тогда провизию англичан в два-три раза. Черчилль даже приказал Министерству Внутренних Дел скрывать эти цифры, дабы не угнетать настроение народа.
— «Людям не на что опереться, чтобы стоять», — эта цитата звучала из уст Винсента Шона, ведущего новостей на «CBS» на тот момент. Он говорил: «Больше не видно той же воинственности и уверенности в своих силах, как было в прошлом году. Настроение людей… заметно упало. Людям не на что опереться, чтобы стоять. Период геройства окончен. Голод, вероятно, сильнее всего их подкосил.»
— Мнение народа Америки к тому моменту разделилось на выступающих за войну и против. Хотя большинство было как раз-таки против, даже среди них ходил уверенный слух, что война с Германией в какой-то мере неизбежна. «В какой-то мере», потому что жители США не могли иметь реального представления о тяжбах Европы — все, как обычно, скрывалось государством. Жители Штатов вызывались помочь Великобритании добровольно, но некоторые — в частности высокопоставленные военные — с пренебрежением отмахивались от проблем англичан. Тогда ещё не остыли Анти-Британские настроения, однако ситуация в США приобрела заметно более контрастный характер.
— 3 мая 1941 года Черчилль послал Рузвельту телеграмму с конкретной просьбой «вступить в войну». Премьер тогда впервые не просил какой-либо помощи, а говорил прямо: Англии нужен военный союзник. Ответа ждали как можно быстрее, ибо ситуация уже стала патовая. Однако Рузвельт прислал его лишь через неделю, и в ответной телеграмме значилось что-то вроде «Помощь скоро будет».
— Медленные ответы президента США становились все более очевидны, и вызывали возмущение уже у обеих сторон. Несмотря на непоколебимость конгресса Штатов, даже ближайшие сотрудники Рузвельта были обеспокоены отсутствием должного стремления у президента решить проблему. А как следствие — его управленческие качества ставились под серьезное сомнение. Рузвельт не то чтобы не был обеспокоен ситуацией за Атлантикой — напротив, был, ещё как. Он и до, и после телеграммы Черчилля хотел помочь британцам, однако при этом продолжал призывать американцев «держаться подальше от войны».
— 10-го мая 1941 — в этот день, когда Рузвельт дал свой недо-ответ Черчиллю, на Лондон случился самый ужасный налет за всю историю. Утром 11-го числа в городе все ещё пылали пожары — около двух сотен очагов, от самого Хаммерсмита (на западе) до Румфорда (на востоке) — это было непотухающее пекло протяженностью в двадцать миль. Был нанесен тяжелый ущерб всей инфраструктуре и архитектурной составляющей Англии. Такие известные поныне строения, как: Куинс-Холл, Британский музей, Сент-Джеймсский дворец, Вестминстерское Аббатство, Биг-Бен и Здание Парламента были почти полностью разрушены при этой бомбежке. (Для достоверной информации забейте эти названия в гугле.)
— Палата Общин Великобритании оказалась куда мене удачливой, чем вышеупомянутые памятники архитектуры Англии. Место, которому собой обязаны многие важные моменты Современной истории Великобритании, превратилось в разбитую груду тлеющего мусора. Сцена посещения Артура здания Палаты Общин действительно имела место сразу после бомбежки: Черчилль сам ходил и осматривал обгорелые останки строения. У Премьера были особые чувства к этому месту, ибо он стал членом Палаты Общин за сорок лет до войны. Именно здесь в 30-ых годах он впервые выдвинул перед Парламентом проблему обострения отношений с Германией. После этого между ним и тогдашним Премьер-министром Великобритании, Нэвиллом Чемберленом, состоялся спор (Чемберлен держал нейтралитет в вопросе возможной войны с немцами), что впоследствии приведет Черчилля к назначению ЕГО на пост Премьер-министра. Из того же здания он в следующие несколько лет отправлял народу свои знаменитые речи — в том числе с целью поддержки с началом войны. Так что не удивительно, что, оказавшись среди обломков, Черчилль без какого-либо стеснения стал рыдать в голос.
— Последствия 10-го мая 1941: Витальные железнодорожные станции, кроме одной единственной в центре Лондона, были выведены из строя, в том числе подземные линии были сметены вообще. Где-то треть города вообще оказалась непроходимой, больше миллиона человек осталось отрезанной от мира без воды и электричества. Даже в самых менее разрушенных частях города один из десяти домов был более менее невредим. Количество смертей за одну единственную ночь достигло отметки в 1426 жителей — самое большое количество за всю историю Лондона. С самого начала блицкрига погибло 43 тысячи человек — это половина города. Бомбардировщики умертвили больше гражданских — стариков, женщин и детей, — чем даже британских солдат.
— «Люди видят в нем последний маяк надежды», — в то время жители немногих «свободных» от нацизма европейских стран действительно стекались в Англию, а конкретно — в Лондон. Город был почти разрушен бомбардировками, но, в отличие от положения во многих городах оккупированной Европы, люди чувствовали себя в Лондоне под защитой. Правительство Бельгии и Франции тогда как раз были на время перенесены в Англию.
— 15 мая 1941 Уинант действительно выступал в Содружестве Англоговорящих Стран с речью, которая очень сильно звучала в его исполнении. Он на самом деле сравнил ситуацию в Великобритании с Линкольном и создал таким образом довольно мощную связь между американцами и англичанами.
От переводчика: Уважаемые читатели! Наши любимые герои в оригинале то и дело говорят «Fuck» или «Fuck you» и как-то вообще не заморачиваются разнообразием, если дело касается грубых слов. Особенно в адрес друг друга. Особенно от Англии. Нет бы сказать хотя бы «Screw you» или «Shut your trap», вполне себе британские шпильки, но увы… Так вот, лично я слабо себе представляю Артура, сыплющего отборным русским «Бл*ть» и «Иди нах*й», хотя это было бы более чем верно по переводу. Поэтому хочу пояснить, с чего эти слова не изобилую в моем тексте. «Fuck», конечно, матерное слово, но на английском оно не привлекает точечного внимания (я даже забыл, сколько раз это слово употребляется, пока не начал заниматься переводом!), тогда как «Бл*ть» режет глаз настолько, что отвлекает от остального текста. Как переводчик, я стараюсь изворачиваться на другие не менее грубые, но менее вульгарные фразеологизмы, чем маты. Ибо сэр Керклэнд все же не хамло… ну, по крайней мере, контекст к этому не располагает.
На этом всё. Спасибо за внимание.
И спасибо, что прочитали!~